Владимир Дубровский

На фотографии он смеется, прикрывшись рукой. Рядом, среди зеркал гримерки, режиссер Станислав Таюшев размышляет о новом замысле — возможно, постановки по Чехову. Молоденькую, стройненькую Наташу Немцеву камера застала в прыжке. За Михаилом Пичигиным подглядела в щелку ванной во время утреннего бритья. Андрей Бутрин заснят с веселой собакой, они очень похожи друг на друга. Мы привыкли к актерам в гриме, декорациях, антураже. А у них, оказывается, есть дети, собаки, игрушки, любимые чашки, укромные уголки, нерешенные задачи, надоевшие проблемы. В таком ракурсе и увидел их фотохудожник Владимир Дубровский. Все в изумлении:
— Такого в театре еще не было. И ведь это не коммерческий проект... Чья идея?
— Мы с Ореновым не сразу определились, в какую сторону работать. Но он сказал, чего не хочет видеть: галерею актерских портретов в старом, традиционном стиле советского кино. Там неизменно присутствовали позирование и налет псевдогениальности. Стали обсуждать варианты и путем мозгового штурма пришли к тому, что снимать нужно в моей обычной манере. Даже в студии я не люблю делать постановочные кадры, считаю неправильным такой подход в работе, если говорить о портрете. Решили показать суть человека, главное в нем. Это дерзкая и очень затратная по времени идея. Ее реализация оказалась еще более жесткой, чем мы предполагали. Я не успевал, добрая половина нагрузки легла на мою ученицу Юлю Миронову. Хорошо хоть, что по финансовым затратам мы вошли в ноль.
— Чем же она дерзка и почему затратна?

Лариса Решетько и Наталья Немцова

— По многим причинам. Домашняя обстановка не позволяла снимать актеров в том разнообразии, в котором задумывалось. Мы выезжали со всей аппаратурой, везде ставили свет. А кто–то, допустим, находился в состоянии длительного ремонта, нервничал, начинал лихорадочно что–то убирать, это обстоятельство ему мешало... Иван Мальцев вообще категорически отказался фотографироваться дома. А Елена Жданова сказала, что она арендует жилплощадь и ей не хотелось бы в тех стенах. И действительно, она была закрытой, все мои усилия не помогли, пришлось переснимать в театре в последний момент.
Фотограф разыгрывает с человеком целый спектакль на протяжении часа. В зависимости от способностей одного раскрыться, а другого — вытащить из него главное получается результат. Человек должен делать что–то, разговаривать, задумываться, прыгать, что–то переживать. Ему должно быть абсолютно комфортно, иначе получаем то, чего не хотел бы видеть Оренов. Многие фотографы осуществляют бытовую съемку. Снять красиво, сделать из некрасивого человека достаточно красивого не составляет никакого труда. Отдельная песня — цветная съемка. Цвет отвлекает от лица. Когда ничего не можешь с лицом сделать, выбираешь цвет и помещаешь человека в совершенно определенную стилистику. Он становится элементом стиля. Куда сложнее показать суть человека, его внутреннее содержание. Здесь предпочтительна черно–белая съемка. Фотография — это определенное мгновение. Но это мгновение надо получить — во–первых, и зафиксировать — во–вторых. Если мы понимаем друг друга, входим в контакт, то эти мгновения рождаем.

Эльвира Главатских

— Неужели актер не всегда выполняет задачу? Он же актер.
— Это не актеры кино, которых снимают крупными планами. У актеров театра другой опыт работы — на большую аудиторию, на зал. Представьте, на сцене вы находитесь перед огромным залом, вашу реплику должны одинаково услышать и в первом, и в последнем ряду. Вы будете неестественно громко говорить, неестественно выражать свои эмоции — это закон жанра, никуда не деться. Перед камерой нужно вести себя иначе. Она безжалостно регистрирует фальшь. Важны полутона или откровенная буффонада. Очень откровенная. Смеяться так смеяться. Главное — надо быть максимально естественным, что в принципе не понимают даже актеры. И вообще, как это — быть естественным? Что это такое? Возможно ли сегодня позволить себе это? Все городские люди закрыты, на всех надета маска. Моей задачей было снять с них маску.
— С кем было проще работать?
— Леонид Иванов совпадает с моими ощущениями. Я снимал его однажды в рекламе: он не мог сразу сделать то, что от него требовалось, завелся, его профессионально зацепило, старался сделать лучше. Тогда он мне стал по–человечески симпатичен. На этот раз мы перепробовали с ним много вариантов, и тут я увидел старую икону, свечу, книги и предложил остановиться на этом месте. Он не совсем понимал, зачем рядом с ним икона, подозревал, что его упрекнут в поповщине. А это просто семейная реликвия. Смешно было бы сказать, что он молится на нее каждый день.

Василий Байтенгер

— Не было ли здесь намека на его героя — генерала из спектакля «Мария»? Ведь он пишет историческую хронику, постоянно работает с книгами.
— Не было ничего такого. Нет, мне для этой работы не требовалось смотреть спектакли. Мне бы эта информация даже мешала. Актер меняет образы, как одежду, а мне интересно какой он дома, какой он настоящий. Если, конечно, есть такое понятие — лицо актера. Хотя раньше я часто смотрел спектакли и снимал премьеры, мне это интересно, но с другой точки зрения.
— Как вы выбирали из многих вариантов тот, который попал в экспозицию? Иногда мне непонятна логика выбора.
— Снимали на цифру, на каждого получилось около ста кадров. Но в данном случае из этих ста выбор остался не за мной, не за актерами, а за Ореновым. Были и слезы из–за того, что не их любимые фото остались. Мы с Юлей тоже со многим не согласны, но не лезли в этот процесс. Я всегда более жестко подхожу к отбору. В любой момент могу убрать любой кадр. Это как аборт — был зародыш, и его нет. Нет! На съемке такого рода всегда существует в идеале один кадр. Каждый автор видит свой. Я предполагал свой, Оренов предпочел свой.
— Хотя бы в чем–то вы с ним совпали?
— Немного. Главное различие между нами принципиально. Мой принцип замешан на психологии, на многослойном прочтении образа. Владимир Борисович во всем хочет видеть веселое. Его привлекает буффонада. Это прослеживается и в его постановках. Скажем, для инсценировки «Играем Довлатова» он взял разного Довлатого: молодого, клоунского — и позднего, с его грустным еврейским юмором, мудрым, философски глубоким. Мне больше интересен один, а ему — другой. Оренов выбирал легкие по эмоциональным ощущениям кадры. В этом есть свой резон. Выбирать должен человек, который видит общую экспозицию театра, который строит свой дом.

P.S. На этой странице даны фото, которые не попали в экспозицию «Старого дома».

подготовила Яна КОЛЕСИНСКАЯ