График был расписан плотно: пресс–клуб — Дом актера — студия — эфир — фестивальный спектакль эстонского театра... и вот еще встреча со старым другом — математиком, драматургом, переводчиком, телеведущим Евгением Вишневским. Бойцы вспоминали минувшие дни и битвы, где вместе рубились они. Как из студии «Наш дом» вышли и Петрушевская, и Фарада, и Хазанов. Как с «Генкой Хазановым за четыре дня сделали радиоспектакль», какой Генка талантливый... Потом Зиновий Гердт написал об учениках Розовского: выходит плеяда молодых людей, и такое впечатление, что на сцене коллективный Райкин.
Мэтр энергичен, пылок, порывист, порой яростен. Выводя из состояния покоя, он заставляет мыслить, вступать в спор, горячиться и отрицать. Затевает политические дискуссии, но это не по адресу. На встречу с ним пришли студенты, режиссеры, театралы, критики — им борьба партий по барабану.
— Марк Григорьевич, у состоявшегося режиссера в биографии обязательно должен быть факт, когда ему что–то запрещали, не пускали, гнобили?

Марк Розовский
Родился 3 апреля 1937 года. Окончил факультет журналистики МГУ. С 1958 по 1969 год был одним из организаторов и режиссером эстрадной студии МГУ «Наш дом». После закрытия студии участвовал в постановке спектаклей «Бедная Лиза» и «История лошади» по рассказу Льва Толстого «Холстомер» в Большом драматическом театре в Ленинграде в 1978 году и в Рижском театре русской драмы в 1979 году.
В 1969 — 1983 годах работал в журнале «Юность», где вел популярные рубрики сатиры и юмора. В 1983–м создал театр «У Никитских ворот».
Автор статей, книг, пьес: «Концерт Высоцкого в НИИ», «Кафка: отец и сын», «Триумфальная площадь» (о Мейерхольде). Заслуженный деятель искусств, член Союза писателей России, член Союза театральных деятелей России.

— В 69–м нашу студию закрыли за антисоветчину. Тогда инструктор обкома комсомола остановил меня на лестнице: «Марк, неужели ты не понимаешь, что не могут руководить театром люди с такими фамилиями: Розовский, Рутберг, Аксельрод». А ведь это Аксельрод придумал КВН. Он врач, спас сотни людей, дни и ночи дежурил в Боткинской больнице. Душевно так говорит мне инструктор: «Ну ты же должен понять». — «А ты знаешь, что Ленин сказал? Не каждый подлец — антисемит, но каждый антисемит — подлец». — «Правда?» — «Правда». Он выдержал паузу: «Дай слова переписать». Но такого места у Ленина я так и не нашел.
Мы не были масками–шоу — мы были театром–самиздатом. К нам на премьеру лезли в форточки те, кому не досталось билетов. Я на сцену не мог пройти, шел, протискиваясь через толпу в зале. Советская власть, коммуняки — враги искусства, уничтожители всего живого. До сих пор не ответили перед своим народом за террор в духовной области, не говоря уже о кровавом терроре.
В 60–е годы мы рождались на волне высвобождения общественного сознания. От нас требовали соответствия идеологемам, мы шли вопреки. Нам приходилось сталкиваться с государственной машиной, живого места не осталось на наших телах, это не просто шишки — все окровавлено. Тогда люди стремились в театр за правдой, а сейчас — развлекаться. Выросло новое поколение, которое не знает, как это было. Сейчас молодежь творит в бесцензурном пространстве, но это требует еще большей ответственности. Да, есть театр, который пытается сказать о жизни и смерти с позиции высшего искусства. Но сильны тенденции коммерческого театра. Во времена свободы слова выяснилось, что сказать нечего. Свобода есть, сказать — нечего. Мы за свободу бились, своими телами выкладывая дорогу в рай. А для кого–то из вас все это летит в мусоропровод, в тартарары. Идеалы попраны. Давайте задумаемся: Богу или дьяволу мы служим?!
— Марк Григорьевич, а можно спросить? Во время репетиций вы на актеров ругаетесь? Кроете их матом? Ну вот, например, Роман Виктюк: покроет матом, а потом кричит: «Гениально! Умница!»
— Жизнь театра требует эмоций. Дело не в том, чтобы человека унизить, а в том, чтобы навязать ему свою художественную волю. Они же творцы, бунтари. В БДТ я 30 лет назад прибегнул к обману. Евгений Лебедев, Олег Басилашвили — великие мастера, а я кто? Из самодеятельной студии МГУ. Они любили выспаться, приходили на репетицию к 11.30, к двум часам уставали — ну, мастера. И я был горд тем, что в гостинице все тщательно продумывал, на репетиции приходил с готовым решением. А у них были такие кислые лица... Выслушают меня, потом повернутся друг к другу и начинают обсуждать между собой. Я не мог этого выдержать с моим темпераментом! Пытка! Через десять дней репетиций я наконец–то понял, что ни в коем случае не должен приходить с готовым решением. И тогда я разыграл этюд. Сделал вид, что не понимаю, как делать. И тут увидел блеск в глазах. Режиссер не знает, как делать! Мы опробовали 18 вариантов. На 19–м возникла заминка. Пауза. Я: «А может, сделать так?» — и изложил ту концепцию, с которой пришел. «Ну вот! — воспрянули звезды. — Вот, нашли же мы!» Это студийцы слушались меня с полуслова. А это — БДТ, они не могли, как попки, принять готовое. У них должно было родиться. Конечно же вместе со мной. И они торжествовали.
— А правда, что судьбоносная встреча с художественным руководителем БДТ Георгием Товстоноговым произошла в лифте?
— Это было в Кисловодске. Я тогда ездил с одним молодым артистом по югам — зарабатывал. А тут — проводил его на автобус и остался в гостинице. Неожиданно встречаю возле лифта Товстоногова (мы были немного знакомы). Заходим в лифт. «Что вы здесь делаете?» — спрашивает он и нажимает кнопочку. «Да халтурю я». — «А студия ваша?» — «Да закрыли». — «Где работаете?» — «Да в Литературном музее экскурсоводом». Лифт уже на втором этаже. «А что бы хотели поставить?» — «Холстомера» и «Бедную Лизу». На «Холстомера» он тогда внимания не обратил. А на «Лизу» среагировал: «Интересно, а почему «Бедная Лиза»?» — «Это мюзикл». Лифт уже на третьем этаже. «Интересно, а на сколько человек?» — «Человек на сто». — «А у нас в труппе как раз сто человек. Может, кофе попьем?» Когда официантка через три минуты принесла кофе, я уже получил предложение: «Почему бы вам не поставить «Бедную Лизу» у нас в театре на большой сцене?» — «Действительно, почему?»
Слово Товстоногова — железное слово. Так я оказался вовлечен в историю лучшего театра страны. А «Холстомер» был потом.
— А театр «У Никитских ворот» — в 82–м. Возник на месте бывшей коммуналки. Вы привозили в Новосибирск свой театр 15 лет назад. По–прежнему востребованы. Снова поставили мюзикл...
— Теперь я приехал один, без своего театра, что значительно ослабило мои позиции. Но я вам расскажу. У нас параллельно развиваются три направления. Во–первых, это психологический театр. Актер кладет кишки, играет нутром, вся психофизика подчинена жизни человеческого духа. Во–вторых, так называемые шампанские спектакли, то есть зрелищно–музыкальные постановки. Эти же актеры, свободно владея телом, переходят из одной формы в другую, озоруют, скачут, как на эстраде. И, наконец, у нас существует чистый эксперимент, но не формальный подход, а авангард выстраданный. Кафка, Пинтер...
Трудно держать театр в центре Москвы. Он расположен в пределах Садового кольца. Напротив здание ИТАР–ТАСС, в 150 метрах от Арбата. Этот театр на сто мест уже 21 год собирает аншлаги. 16–й сезон подряд идет «Роман о девочках» Высоцкого. Скоро будем отмечать юбилей «Бедной Лизы» — 30 лет она не сходит с репертуара. Я обычно говорю, что наш театр существует для избранных, но избранными могут стать все.
Мои актеры получают от 150 до 450 долларов. Где берем деньги? Не воруем — зарабатываем, пашем. Ездим по стране. Я не работаю со звездами. Это я о подходе говорю.
— Понятие «звезда» можно понимать по–разному. Если говорить с точки зрения известности, то...
— ...то главную роль в «Бедной Лизе» играет Катя Гусева, которую вы знаете по мюзиклу «Норд–Ост» и сериалу «Бригада». Там она снималась с Сережей Безруковым. А ведь это я привел Сережу во МХАТ. Шучу. Формально привел. Дело в том, что он был в ссоре с Олегом Ефремовым. Все современниковцы считали, что Ефремов их предал, уйдя во МХАТ. Несколько лет не разговаривали. Мне нужно было сделать ввод на роль Моцарта в мой спектакль «Амадей», который идет уже 20 лет. И я их свел — Сережу с Ефремовым.
— Вы еще и преподаете.
— Набрал коммерческий курс в ГИТИСе. Студенты платят много, естественно, не мне, а ГИТИСу — две с половиной тысячи долларов в год. А я наемный худрук этого курса. Знаете, меня часто путают с Марком Захаровым и зовут Марк Захарыч.
— Марк Григорьевич, ну а чем интересен вам наш фестиваль?
— Чувствую потребность в новых лицах. Вот мы с Женей Вишневским бесконечно могли трепаться, весь вечер и ночь, мы старые друзья. Но возникают люди, о которых я ничего не слышал. Как они мыслят? Чем живут? Мне интересна молодежь. Как сказал Гете, возле вас душою молодею. Помню, в свое время нас мастера не удовлетворяли, мы с залихватской энергией пытались сбросить их с парохода современности. Теперь нынешняя молодежь пытается опровергать авторитеты. Но и новые пути открывает. Между нами существует огромное количество несовпадений, у нас разные подходы, но это и интересно.
— Что общее для театра во все времена?
— Театр — мимолетное искусство. Мы приговорены оставаться лишь в памяти людской. Театр приходит ниоткуда и исчезает в никуда. Мы служим исчезающему миру...

Яна КОЛЕСИНСКАЯ