Я утешал рабов уставших

В Новосибирск приезжал поэт Игорь Губерман. Выступал в Большом зале филармонии. У него две родины. На второй родине — в Израиле — он живет девять месяцев в году. А в остальное время ездит по миру с гариками. Чтобы потом вернуться домой и на заработанные деньги кормить семью.

Ага, это он написал:

В лесу раздавался
топор дровосека.
Мужик отгонял
топором гомосека.


Вот уж как лет 45 это ходит по свету. Если творения автора становятся народным фольклором и утрачивают авторство, значит, он, этот автор, прожил жизнь не зря.
Умные, талантливые люди исповедуют его веру. В Германии, на концерте в Дюссельдорфе, Игорь Миронович получил записку: «На Губермана без оглядки — раз в год случается. И этот вечер, словно блядки, пусть не кончается».

Миллионер и голодранец
равны становятся, как братья,
танцуя лучший в мире танец
без света, музыки и платья.


У законченных философов и разочарованных стоиков, у печальных лириков и замаскированных романтиков, у притворяющихся мизантропов и убежденных циников — в крови культ Губермана. Впитывая его науку, эти люди понимают: нужно уметь смеяться над жизнью, и тогда она не будет смеяться над тобой.
По духу Губерману близки поэты Иртеньев и Кибиров, но по большому счету сравнивать его не с кем. Изобретенный Губерманом жанр гариков не только никто не превзошел, но даже не приблизился хоть сколько– то. Дина Рубина, еврейский литератор, друг Губермана, назвала его юмор «наждачной насмешкой». Жизненная мудрость, которую он вмещает в четыре строки, проста, точна и беспощадна. Здесь нечем крыть. Но есть альтернатива — возмутиться, отвернуться, засунуть голову под крыло и похоронить себя ханжой.
На выступлениях гениального еврея всегда аншлаг. Будь то Америка, будь то Сибирь. Рыскают по фойе в поисках книжек. Но Губерман — не Митяев, книжек с собой не возит. В зале — сплошное единство. Просто праздник какой–то. Гарики — они для всех. И для тех, кто любит поржать и пожрать. И для тех, кто любит стебаться, все равно по какому поводу. И для тех, кто любит русский язык. И для тех, кто любит искать в жизни иной, чем в обыденности, смысл. Губерман язвит:
— Уникальна способность нашего народа смеяться над самим собой.

Россияне живут и ждут,
уловляя малейший знак,
понимая,
что нае...,
но не зная,
когда и как.


Но! Гарики — элитарное искусство. Как и все то, что очищено от банальности и пошлости. Губерман никогда не называл себя поэтом. А гарики именует стишками. Ни один настоящий поэт сам себя таковым не назначал. Пером не размахивал. О вдохновении не разглагольствовал. Пальцев не гнул.

Нет, я на лаврах не почил,
верша свой путь земной.
Ни дня без строчки, как учил
меня один портной.


Он появляется на сцене в черном вязаном жилете и общается с залом так, будто зашел к соседу на кухню. Сосед верит, что беседа течет непроизвольно, все эти хохмы, приколы и коронки рождаются тут же, здесь и сейчас, с его, соседа, непосредственным участием. Что автор читает гарики как придется, в зависимости от того, какой из них всплывет и обнаружит себя. Блестящая импровизация — это тщательно отрепетированная пьеса. Сценарий пишет Губерман — артист, в ГИТИСе не обучавшийся, но тонко чувствующий законы человеческого восприятия: как построить интонацию, на чем сделать акцент. А закончил он железнодорожный институт и год трудился в Башкирии машинистом электровоза. Экскурсоводом работал, было дело. Состоял в редколлегии известного в 70–е годы диссидентского журнала «Евреи в СССР», дружил с редактором Виктором Браиловским. Потом КГБ загреб Браиловского, а Губерман отказался дать ложные показания. Понятно, на него сфабриковали дело. Университеты проходил на зоне.

Я Богу докучаю неспроста
и просьбу не считаю
святотатством:
тюрьмой меня уже ты
испытал.
Попробуй испытать меня
богатством.


Вернувшись, остался диссидентом и мужиком. Убедился, что дети растут что надо. Семилетний сын посочувствовал: «Папа, жаль, что тебя посадили, такой детектив шел по телевизору!» А дочка–малышка, когда мерзли в толпе на остановке, выдала прикол: «Папа, лучше ехать в такси, чем со многими народами». Ну, про народы — разговор отдельный.
В 88–м году его с женой вызвали в ОВИР. Все происходило в духе Губермана:
— Дивной красоты чиновница сказала слова, замечательные для эпохи законности: «Министерство внутренних дел приняло решение о вашем выезде».
Иначе бы он не написал:

Уехать. И жить
в безопасном тепле.
И помнить.
И мучиться ночью.
Примерзла душа
к этой стылой земле,
вросла в эту гиблую почву.


Это совсем по–набоковски. А вот это уже по–губермановски:

Я не люблю любую власть,
я с каждой не в ладу,
но я, покуда есть что класть,
на каждую кладу.


Он положил на власть и сменил тему. Его байки не придуманы. Просто Губерман умеет правильно направлять луч фонарика в гущу жизни:
— В лагере, когда я уже освободился, художники устраивали выставку. Хотели, чтобы я ее посмотрел. Просят разрешения, оговариваясь: «Но у него еврейский паспорт». Начальник тюрьмы отвечает: «Губермана я пущу по любому паспорту и на любой срок».
Откуда берутся анекдоты? Кто напридумывал про новых русских? Да никто не напридумывал. Эти истории, как и неформальная лексика, берутся из воздуха. Губерман их ловит:
— В Москве, в кафе «Беседка», выступают барды. Как–то мне позвонила устроительница этого кафе: «Гарик, у меня сегодня пусто, а ты все равно бездельничаешь, приезжай, выступи». Там, сдвинув два столика, гуляют новые русские. В антракте вышли покурить, и самый молодой из них подходит ко мне: «Игорь Миронович, я хочу вам рассказать про себя и этих своих друзей. Купил книжку ваших стихов и в первый же день выучил половину сборника наизусть. И весь вечер талдычил ваши стихи вот этим своим друзьям. А утром они звонят и говорят: «Ты что же, Андрюша, мы послали шофера, он купил этого твоего Гете, а там ничего нет из того, что ты нам вчера читал».

Мужик тугим узлом совьется,
но, если пламя в нем клокочет,
всегда от женщины добьется
того, что женщина захочет.


Особая часть его концерта — ну это вы поняли. На всякий случай, да и смеху ради, Губерман делает предупреждение насчет так называемой неформальной лексики. Предлагает целомудренным особам сразу выйти из зала. Человека три один за другим выходят. Двое возвращаются: воспользовались возможностью и сбегали в туалет. Торопились назад, знали: будут байки про «великий, могучий, правдивый и свободный». Но сначала Губерман объясняет, что применяет анестезию в виде примера с Юрием Олешей. Тот признавался, что видел в своей жизни много смешного, но самое смешное — это надпись на заборе печатными буквами: «жопа». Один великий русский лингвист считал: слово «жопа» может звучать так же красиво, как и «генерал». Смотря в чьих устах. Смотря для чего. Русский мат музыкален, если берется не из подворотен, а из воздуха.
— В Бостоне живет семья моих друзей. Теща — петербуржанка, филологиня, большой знаток русского языка. Семь лет воспитывает внука, которого привезли в годичном возрасте. Беседует с ним, читает книги, водит в гости. За это время у него стал прекрасный русский язык с богатым словарем. Вокруг — только английский. И вот конец ноября, гололед, внучек высказывается: «Бабушка, скользко на дворе, дай мне, пожалуйста, руку, по крайней мере, нае...ся вместе».
Жаль, в Новосибирске Губерман не рассказал вот такую историю:
— Есть люди, которые прямо, то есть буквально, понимают неформальную лексику. Для них она становится чем–то стыдным. Даже на вполне безобидные слова у них болезненная реакция. К таким людям, к моему удивлению, относился Семен Михайлович Буденный. Пару лет назад мне попалась запись его выступления перед пионерами: «Когда наша армия проходила мимо городов и населенных пунктов, то женщины выносили нам картошку, масло, молоко, сметану, хлеб и, извините за выражение, яйца».
Губерман презирает Сорокина, уважает Алешковского и любит Венечку. Сотрудничает с великими поэтами. Получается:

Зима. Крестьянин торжествуя
наладил санок легкий бег.
Ему кричат: какого х..!
Еще нигде не выпал снег!


У него блестящая эрудиция и феноменальная память. Интеллигентность во всем облике. Любит обзывать себя дедушкой — видимо, чтобы сглазить. Последняя глава его сборника называется «Закатные гарики». Кто–то остроумно заметил, что это промежуточный этап. Дальше будут «Ночные гарики», «Предрассветные гарики». И так, хочется нам, до бесконечности. Чтобы до бесконечности он писал про любовь:

Природа тянет нас на ложе.
Судьба об этом же хлопочет.
Мужик без бабы
жить не может.
А баба может, но не хочет.
***
Летят столетья, дымят пожары,
но неизменно
под лунным светом
упругий Карл у гибкой Клары
крадет кораллы
своим кларнетом.
***
В любые века и эпохи,
покой на земле или битва,
любви раскаленные вздохи —
нежнейшая Богу молитва.


Губерман с Богом... нет, не борется. Нет, не заигрывает. Нет, не выставляет гордыню напоказ. Лишен всякой гордыни. Нет, не на равных.

Я писал и думал,
а в итоге —
то же, что в начале,
ясно мне.
Лучше легкомысленно
о Боге,
чем высокопарно о х...не.


Наверное, о нем можно сказать словами Набокова: «Остаюсь я безбожником с вольной душой в этом мире, кишащем богами». Вообще–то, Губерман сказал о себе сам. Если бы из всего его наследия нужно было выбрать Самый Главный Гарик, я переписала бы этот и повесила над кроватью:

И спросит Бог:
никем не ставший,
зачем ты жил?
Что смех твой значит?
«Я утешал рабов уставших», —
отвечу я. И Бог заплачет.


P.S. Интервью с поэтом и писателем Игорем Губерманом читайте в следующем номере.
P.P.S. Все нецензурные слова вычеркнуты редактором.

Яна КОЛЕСИНСКАЯ

Версия для печати
Отправить по e-mail
Обсудить в форуме NNEWS.ru






ab579876

технический портал :: схемы :: программы :: технический форум :: техническая библиотека

Rambler's Top100 По всем вопросам, связанным с функционированием сервера, пишите администратору
© 2001-2006, «Новости в Новосибирске», Все права защищены.