На фестиваль принято приглашать лучшие спектакли Москвы и Европы. Каким–то чудом вот уж в пятый раз все это созвездие перемещается в Новосибирск. Рождественский фестиваль искусств — это не только чудесная традиция, заложенная Марией Ревякиной. Это еще и определенный способ мышления. Люди, воспитанные фестивалем, аллергически реагируют на пошлость, подлог, фальшь, выпендреж. Обостренно ощущают и ценят искренность и талант. С этих позиций мы и поведем разговор о V Рождественском фестивале искусств.
Механизм фестиваля работал четко, не допускал ни переносов, ни сбоев. Но организаторы совершили непредвиденную оплошность. Спектакль Эймунтаса Някрошюса «Вишневый сад» был включен в начало фестивальной программы. И произвел сбой в системе. Он не подчиняется привычным меркам: не разлагается на составные, делает невозможной какую–либо критику в свой адрес, ибо находится даже не НАД процессом, а ВНЕ его. При размышлениях о фестивале надо бы изъять его из обоймы. Ошеломив, Някрошюс задал совсем иную планку высоты. Угол зрения из зрительного зала становится совсем другой. Приходится заставлять себя забыть о гипнозе «Сада», вернуться на эпоху раньше, когда «Сада» еще не случилось в твоей жизни...
Но вот при оставшемся списке программа пятого фестиваля выглядит слабее, чем четырех предыдущих. Непонятно, как сюда затесалась такая сомнительная вещь, как «Слишком женатый таксист» театра Сатиры. Во время весенних гастролей МХАТа Новосибирск увидел комедию положений «N№13» по пьесе того же Куни, когда оказалось, что его возможно поставить предельно смешно и при этом избежать пошлости. Кто бы мог поверить в это, глядя на поделку Александра Ширвиндта, которому зачем–то понадобилось разменивать свой актерский дар на режиссуру и превращать знаменитого английского комика в скучнейшего автора. А видному грузинскому режиссеру Роберту Стуруа и не такое удалось — в скучнейшего автора он превратил итальянца Гольдони.

Рождественский фестиваль для меня — удивительная жизненная веха, которая помогает не стариться и в следующие два года опять ждать чуда. Это событие для всех нас. Мне даже из других городов звонят, заказывают билеты. Жаль, что у некоторых срабатывает рефлекс на привыкание и фестиваль воспринимается как нечто само собой разумеющееся.
Жалко, что в этот раз не было Туминаса. Дискомфорт у меня возник на спектакле «Синьор Тодеро Хозяин». Актеры выполняли кукольные функции. Константин Райкин тянул одеяло на себя. Это игра в одни ворота. Если бы у режиссера была другая установка, все работали бы иначе и не возникло бы эстетического колодца. Понравился режиссер спектакля «Наваждение Катерины», который не побоялся Минусинского театра. Кто не жил в глубине провинции, тот не поймет этого. А потрясение вызвал спектакль Някрошюса. Правда, в некоторых сценах казалось, что артисты попадают не в Чехова, а в Някрошюса, поставившего Чехова. И все равно это попадание в сердце.
Лариса ШАТИНА, кандидат филологических наук, театральный критик

Критерий «скучно — не скучно» обозначил Константин Райкин. Скучно ли было на спектакле по пьесе Гольдони «Синьор Тодеро Хозяин» с ним в главной роли? Еще как скучно, когда на сцене не было Райкина. И вот он появлялся — в образе косматого, хрипящего, трясущегося, полубезумного существа. В гневе синьор Тодеро был страшен, но страшен и без гнева, когда засыпал на ходу и родственникам не понять, отдал концы или притворяется. По–особому обживая пространство, вступая в остроумные взаимоотношения с предметами, находя оригинальный пластический рисунок, Райкин в который раз доказывал, что на сцене для него нет невозможного. На него спектакль и сделан. Прочие актеры — всего лишь статисты, худо–бедно изображающие людей с заниженными интеллектуальными данными, то есть откровенных идиотов. Под сплошных идиотов косят и клоуны в спектакле «Небо в чемодане, или Цуцики в ночи» питерского театра «Потудань» с набором приемов, годящихся для цирковой арены. Отголоски школы Полунина задели «Цуциков» как–то слишком уж косо. Сравнивать опять же есть с чем: театры «Дерево» и «Королевский жираф», представленные на недавнем фестивале «Sib–Altera», или «Комик–трест», выступавший на IV Рождественском фестивале, работают в одном жанре. «Потудань» заметно проигрывает и тем, и другим, и третьим. Разваливающийся на отдельные куски сюжет формально скреплен сквозной темой ожидания поезда, который вечно проносится мимо, оставляя несостоявшихся пассажиров без надежды на будущее. Они пытаются жить в отведенном им пространстве, что получается с переменным успехом. В момент отчаяния хорохорятся и поют: «Солнышко лучистое улыбнулось весело». Как споешь, так и заживешь. Все так миленько, и бантик сбоку.

В тысячный раз хочу благодарить судьбу и устроителей Рождественского фестиваля, что он есть. Хотела бы передать благодарность родоначальнице фестиваля и тем, кто эту традицию не угробил. Это лучшая традиция нашего города.
И не нам оценивать эти спектакли. Их уже оценили до нас — остается получать удовольствие. Я его не получила на «Слишком женатом таксисте», но зал–то умирал от восторга — значит, это кому–нибудь нужно. Но не стремилась ни с чем сравнивать, главное — получить возможность увидеть то, на что вряд ли смогла бы попасть, будучи в Москве.
Конечно, главное событие для меня — «Вишневый сад» Някрошюса. Ощущение, что на миллиметр от земли оторвалась. Что меня впустили в театральную лабораторию, которой мне хватит на много лет вперед. И объяснили: милая, чтобы что–то понимать в жизни, нужно много думать и трудиться. Еще долго все остальное было не со мной. Был только «Вишневый сад». Не представляю, что было бы, если бы я его не увидела... Разве ж после такого спектакля можно хоть в чем–то упрекать фестиваль?!
Роза ЛИТВИНЕНКО, киновед

А вот в «Наваждении Катерины» по очерку Лескова Минусинского театра драмы, номинирующего свой спектакль на «Золотую маску»(!), все гораздо серьезнее. Речь идет о любви–страсти, о жизни–смерти. О грехе, если хотите. О разврате. Говорят, этот спектакль положительно оценили представители христианской церкви. Ну а как иначе? Ведь все разложено по полочкам: согрешишь — Бог тебя непременно покарает. Сценографически все очень доходчиво. Стоит Катерине замыслить очередное убийство, как крест, похожий на лопасти мясорубки, начинает зловеще вращаться, а вслед за ним и иконка, на которую молилась вероотступница, надеясь на всепрощение. Мизансцены решены предельно натуралистично: приезжает муж и тщательно изучает простыню. Любовник в это время прячется не в шкафу, но рядом с оным, снижая трагедию до анекдота. «Что–то вы, тетенька, совсем бледная», — говорит племяш перед удушением. Это, видать, из того ряда: «Что–то ты грустная?» — «Взгрустнулось». — «А что–то ты бледная?» — «Взбляднулось». При этом Катерина напоминает слегка невменяемое существо, на которое внезапно свалился мужчина. Под этим грузом она сломалась и плачевно закончила свой путь земной.
Если дело так пойдет и дальше, то к десятому фестивалю мы окончательно лишимся натренированного за восемь лет художественного вкуса. Если, конечно, дождемся. А еще, вполне возможно, забудем про элементарную этику, в которой дирекция фестиваля отказывает журналистам — людям, задача которых, добросовестно отсмотрев программу, обобщить впечатления и поделиться ими с читателями.

Мне было интересно все, что предлагал фестиваль. Первоклассный спектакль — «Московский хор». Если не случилось попадания, то из–за пространства, в котором этот спектакль оказался. Подобное случилось и с тонким режиссерским спектаклем «Эдип–царь». Знакомый, который видел этот спектакль на малой сцене, рассказывал, сколь велико было его потрясение. Мое убеждение таково: Смоктуновский на стадионе не смог бы быть Смоктуновским. Так и здесь. Но я понимаю, что фестиваль предполагает коммерческий момент и не может позволить себе малый зал. И выдвигать какие–либо претензии я не правомочен.
Я расположен был к Някрошюсу и остался при мнении, что это великий режиссер, великий фантазер, великий философ метафоры. Но не все в Чехове можно выразить метафорой! Что–то не складывается внутри самого Някрошюса.
Чувствую, что внутри фестиваля существуют проблемы — с организацией и прочее, но категорически не согласен с теми, кто утверждает, что традиция скисает. И если в этот раз не было потрясений, то и особых разочарований не случилось. Фестиваль погружает меня в раздумья, он играет в моей жизни немалую роль.
Изяслав БОРИСОВ, режиссер

Прессу поставили в известность, что общение с артистами будет проходить в сугубо цивилизованных рамках. Никакой, мол, самодеятельности, никакой фамильярности. Следуя навязанным «цивилизованным» рамкам, информацию о народных кумирах пришлось черпать из скудных пресс–конференций, проходивших под неусыпным оком госпожи Людмилиной. Татьяна Николаевна, ревностно оберегая звезд от наглой прессы, установила режим школьного урока: необходимость поднятия руки, чтобы задать вопрос, брезгливая назидательность с одной стороны и внушаемое ощущение вины — с другой. На последней пресс–конференции с представителями мастерской Театра на Литейном — участниками спектакля «Эдип–царь» — журналисты получили из уст директора очередную порцию замаскированного хамства. Им популярно объяснили: у них была прекрасная «возможность приобрести профессиональный и жизненный опыт в общении с людьми, которые удостоили чести общаться с ними. Думаю, вы воспримете эти слова ни в каком не в переносном смысле». От таких любезностей питерские гости слегка смутились и, дождавшись окончания экзекуции, предложили журналистам пообщаться неофициально. Что с успехом удалось.
Уж понятно, что в глазах директора театра «Глобус» журналисты — не менее порочные людишки, чем врачи и юристы. Зато директора у нас святые. Приглашают исполнять услуги, а делают вид, что оказывают великое одолжение. Подобные вещи как соринка в глазу мешают относиться к Рождественскому фестивалю как к празднику. Но для журналистов это еще и работа. Как и для артистов. Как и для организаторов. Как и для дирекции...

Яна КОЛЕСИНСКАЯ