Название центра — «Синеглазка» — вовсе не результат раздумий психологов или маркетологов. Сначала оно к центру никакого отношения не имело: так назывался детский садик, здание которого было отдано в 1993 году детскому неврологическому центру. Но оказалось, что название это подходит к медучреждению настолько, что лучше и придумать невозможно.
Представьте себе молодую маму, которой через несколько дней после рождения ребенка говорят: «У вас есть проблемы, и обязательно нужно посетить центр по лечению больных с органическим поражением головного мозга...» Пожалуй, она сильно задумается. Как–то несовместимо только что рожденное родное существо со столь казенным и, честно говоря, устрашающим названием. А так — «Синеглазка» — что–то очень детское и доброе, не вызывающее боязни и недоверия. И ведь что интересно: после получения центром имени собственного количество родителей, следующих рекомендациям врачей обратиться к специалистам центра, действительно резко возросло.
Центр родился в то суровое для медицины время, когда множество медицинских учреждений, наоборот, свое существование заканчивало. Мэр города, подписывающий в тот год массу приказов по ликвидации, сказал, что если центру удалось открыться в столь сложное время, то его явно ждет хорошее будущее. И слова его оказались пророческими.

Детский неврологический центр «Синеглазка» на прошлой неделе отмечал свое одиннадцатилетие. О значении этого числа стоит сказать особо. Дело в том, что дата и время его открытия в своем роде символичны: 11–го числа 11–го месяца в 11 часов утра. В самой «Синеглазке» считают, что «эти три раза по одиннадцать» были знаковыми для центра и принесли ему удачу.

История ДНЦ начиналась с крохотного помещения на улице Трудовой — сейчас там располагается отделение пограничных состояний. Занимал центр всего 100 квадратных метров, но ждали этого события все мамы, на руках которых были дети, больные детским церебральным параличом. До этого они были вынуждены дважды в год ездить в Москву на лечение. Сейчас даже сложно представить, как матери с обездвиженными детьми переносили эти путешествия. Ладно еще, если ребенок совсем крохотный, годовалый и его можно пока носить на руках. А если ему уже лет семь–восемь? А двенадцать?
Главный врач центра, заслуженный врач России, главный детский невропатолог Новосибирска, к. м. н. Валентина Дегтярева:
— Еще в 1990 году на одном из совещаний в аппарате мэра, где собрались практически все общественные объединения, занимающиеся детьми–инвалидами, я предложила: давайте наконец начнем лечить детей, пока они еще совсем маленькие. И не просто предложила, а привела экономические выкладки. Рубль, вложенный в лечение новорожденного, окупается сполна, если ребенок, потенциальный инвалид, в результате вырастает полноценным членом общества.
В 1992 году к нашему мнению наконец прислушались, и мы получили помещение на Трудовой. Привели его в порядок, открылись и ...практически сразу захлебнулись в потоке больных. И только через год, когда нам передали здание «Синеглазки», мы смогли взять на себя всех детей города в возрасте до одного года с проблемами нервной системы и всех детей с детским церебральным параличом, эпилепсией. То есть охватили практически все тяжелые патологии центральной нервной системы.
Наибольшей нашей удачей в то время было привлечение в лечебный процесс прогрессивных разработок ученых Сибирского отделения Российской академии медицинских наук. Уже тогда у них были отработанные методики, которые позволяли определять различные показатели головного мозга. С помощью этих методик можно выяснить, что именно пострадало у ребенка с врожденной патологией: какая структура головного мозга изменена, какая биохимия нарушена. Зная это, можно с намного большей вероятностью помочь ребенку.

Главный врач ДНЦ Валентина Дегтярева:
— Мы подсчитали, что если ребенок уже в годовалом возрасте стал инвалидом, то за период до его тридцатилетия государство несет экономические потери в соотношении один к ста двадцати трем. Если суммировать затраты государства на пособие по инвалидности, оплату бесплатной квартиры, телефона, проезда по городу и раз в год по России, оплату обуви и другие льготы, добавить сюда потенциальные потери от неработающего, а следовательно, не участвующего в производстве национального дохода члена общества, то как раз наберется сумма, в 123 раза большая, чем затраты на своевременное лечение.
Это если говорить о потерях государства. А в чем измерить страдания самого ребенка и его родителей?

Сегодня с нами работают четыре института СО РАМН. В результате использования их разработок нам удалось довести эффективность нашего лечения до очень хороших показателей.
Ведь наша главная задача, как ни пафосно это звучит, состоит в том, чтобы ребенок с врожденной патологией обязательно стал гармонично развитой личностью и полноценным членом нашего общества. А для этого нужно как можно раньше установить, что именно пострадало в ЦНС, своевременно назначить лечение, выбрать нужную методику. И чем скорее, тем лучше.
Дело в том, что нервная система новорожденного еще не сформирована полностью, и если отклонения удается определить до определенного момента, можно попытаться «обмануть» развивающийся мозг, заставить его использовать дополнительные резервы, находить новые связи.
Если попробовать очень упрощенно объяснить суть некоторых применяемых нами методик, то смысл их сводится к следующему: возьмем, например, ребенка с врожденной патологией ЦНС — нарушением двигательных рефлексов руки. Мозг, пытаясь управлять ею, не получает адекватных сигналов обратной связи. Если оставить все как есть, то он в конечном итоге откажется от дальнейших попыток и будет считать, что рука ему неподвластна. Но если сымитировать эти движения, он сигналы обратной связи получит и за счет резервов организма и ЦНС скорректирует модель управления конечностью. В итоге мы имеем победу над патологией.
Еще раз повторюсь, что объяснение это очень условное, лишь поверхностно отражающее суть методик. Большинство из них работает в возрасте до года, наиболее действенными они являются до трех месяцев: в этот период практически отсутствуют постоянные связи в центральной нервной системе, организм ребенка еще «пластилиновый», и из него можно вылепить все, что нужно.
Сегодня нам удалось остановить прирост заболеваемости по ДЦП. К сожалению, полностью ликвидировать заболеваемость по этой патологи мы пока не можем — ежегодно мы имеем шесть–семь детей с этим диагнозом. В основном это результат необратимых внутриутробных изменений мозга, перед которыми медицина пока бессильна.
Но зато из ста детей с диагнозом «угроза детского церебрального паралича» нам удается «вытягивать» восемьдесят пять. И мы прилагаем все усилия, чтобы увеличить эту цифру.
Эти показатели — результат совместных усилий не только наших врачей и ученых, но и поддержки областной и городской администраций, а также Фонда ОМС, так как финансируемся мы именно из этих источников.
Работа в системе Фонда обязательного медицинского страхования гарантирует, что все наши сотрудники получат заработную плату без задержек и в полном объеме. Участие в программах ОФОМС позволило нам начать создавать систему сквозного документарного сопровождения детей во всех наших подразделениях.
Отдельно хотелось бы поблагодарить областную администрацию и управление здравоохранения за то, что удалось объединить все структуры, относящиеся к детской неврологии, в одно целое. Ведь если раньше консультативно–диагностическое отделение, стационар и психоневрологический санаторий существовали каждый сам по себе, используя различные методики лечения, то это не только мешало лечебному процессу, но и зачастую вызывало тревогу у родителей. У них возникало ощущение, что кто–то делает ошибки, лечит неправильно. Были жалобы, порой дело доходило до суда.
Сейчас мы имеем стройную систему, полностью отлаженный механизм диагностики и лечения ребенка с патологиями ЦНС во всех трех медучреждениях. Точнее, уже в четырех. На базе нашего первого помещения по улице Трудовой мы открыли отделение так называемых «пограничных состояний», где проводится реадаптация детей с синдромом гиперактивности и дефицита внимания (ММД–синдром).
Речь идет о детях, которых мы уже «довели» до школьного возраста. Мы смогли восстановить большую часть структур центральной нервной системы, но все равно при этом еще остаются тончайшие нюансы, которые отличают «наших» детей. На улице ведут себя нормально: играют, бегают — дети как дети. В школе — начинаются проблемы. Про них обычно говорят: ленятся. Они не ленятся, они просто не могут. И не потому, что ребенок бездарен или ограничен — совсем нет: они умницы, порой гениальны, талантливы, просто не могут сосредоточиться. И таких детей множество.
Мы снова обратились к нашим ученым в Институт молекулярной биологии и биофизики, в котором разработаны великолепные приборы биологической обратной связи. В группу, занимающуюся созданием комплекса по детской коррекции, входили невропатологи, психологи, программисты и врачи функциональной диагностики. Сегодня мы этот комплекс уже используем.
После консультаций психолога ребенку назначается курс игровой терапии, с помощью которого он учится управлять своим вниманием. При этом речь не идет о простой обучающей программе или компьютерных играх, которые, кстати, мы, детские невропатологи, категорически не одобряем: футбол на улице намного полезнее. Это достаточно сложная система, анализирующая изменение конкретных биоритмов ребенка во время общения с программой и вынуждающая его путем изменения игровой ситуации учиться управлять теми функциями своего организма, которые раньше ему были недоступны. При этом вырабатываются устойчивые рефлексы, которые и позволяют победить, или, по крайней мере, сильно ослабить синдром дефицита внимания.

Владимир СВИРИДОВ