Не особо любящий таксист

Главный режиссер театра «Красный факел» Валерий Гришко заявил, что зрителю пора отдохнуть от серьезных спектаклей, и поставил комедию «Ночной таксист». Теперь зритель отдыхает и от театральных дискуссий. О чем говорить, если не о чем говорить?

Выбор пьесы оправдан. Комедии нашего современника Рея Куни его соотечественники уже включили в список ста лучших пьес Великобритании ХХ века и в классику английской драматургии. Автор смехотворных безделок является лауреатом престижной английской премии Лоуренса Оливье. Знаменитый «N№13» идет по всей России, а новосибирцам довелось посмотреть спектакль МХАТа и убедиться, насколько тонок английский юморист Куни. Но, что он может обернуться и своей противоположностью, как в спектакле Театра Сатиры «Слишком женатый таксист». На сайте этого театра есть информация к размышлению, ставшая нелицеприятным намеком: «Английская критика отмечает, что юмор в пьесах Рея Куни в театре может скатиться до уровня юмора Бенни Хилла, а может возвыситься до уровня юмора изысканного, изощренного балагана группы «Монти Пайетен».
В разных театрах названия спектаклей по этой пьесе несут экспрессию: то «Слишком женатый таксист», то «Особо любящий таксист». А в «Сибирском МХАТе» название нейтральное, безликое, без изюминки, без изыска: всего лишь «Ночной таксист». Название оказалось пророческим. История получилась из серии «Имя и судьба».
К вопросу о высоком искусстве и масскульте. Тенденция наметилась еще до прихода нового главного режиссера в «Красный факел»: если постановка ориентирована на кассу, то театралу ловить в ней нечего. И скучно, и грустно, и некому руку подать. На одних спектаклях публику составляют отдельные личности, а на других — серая толпа. Она не смеется, а ржет, и приколы ниже пояса ей милее, чем тонкий английский юмор. В интерпретации «Красного факела» Куни потолстел и опростился.
Повсеместной дебилизации населения способствует TV — верный спутник домохозяйки. И вот она оторвалась от кухни, от дивана, явилась в театр. А там — все свое, родное. Про персонажей «таксиста» Мэри и Барбару хоть и сказано, что они ходят на работу, но их интеллект явно занижен. Этих дамочек болтает между томностью и истерикой, а нас клинит от бессмыслицы происходящего. Это еще ничего, ведь они изящно одеты и милы на мордашку. Но что происходит с двумя полицейскими инспекторами, по несколько раз на дню посещающими квартиры добропорядочных граждан? Похоже, им нечем заняться, раз эти дядьки с душой нараспашку вступают с незнакомыми людьми в пространные дискуссии о любви и морали и даже готовят чай на чужих кухнях!
Главное действующее лицо спектакля — Джон Смит — замышлялся как герой–любовник с мягким, отзывчивым сердцем. Он умудряется быть женатым одновременно и на Мэри, и на Барбаре и жить у каждой по очереди. У него отлаженный график. Бедняжки не подозревают о двойной жизни супруга. Он с равным удовольствием поглощает заботу и внимание каждой. Комический эффект пьесы построен на феномене снежного кома. Им становится ложь Джона, пытающегося спасти рушащуюся идиллию. Комический эффект спектакля построен на упрощении всего и вся, в том числе и самого Джона — простодушного оболтуса, как дитя играющего в прятки. «Пойдем в постельку» звучит нелепо, но это еще ничего по сравнению с «лягушонком», как любовно кличет Барбара своего суженого.
Все это было бы смешно, когда бы не было так грустно — вымученно, натужно, фальшиво, плоско. Неправдоподобность взаимоотношений возведена в квадрат. У которого выпирают углы. Двусмысленностям и каламбурам, замешанным на голубой теме, не хватает перчика и пряностей. Нет–нет да и проклюнется реприза (как ни странно, это происходит в сценах с эпизодическим персонажем Михаила Михайлова — откровенно шаржированным Бобби), но потонет в общей рутине. Палочка–развлекалочка не обстругана и не отшлифована, это скорее посох, с которым путник бредет по рытвинам и колдобинам. До стольного града таким путем не добраться. Провинция поглотила.

Судя по всему, нынешний сезон неблагоприятен для N–ских театров. Восторги от открытий стали давно забытыми ощущениями. К театру в самый раз отнести пустой диалог двух старых знакомых: «Как жизнь?» — «Да никак». После двух–трех интересных премьер, всколыхнувших сонное царство, наступила зимняя спячка. Это такое состояние, когда ничего не волнует и не хочется двигаться. Впору появиться антологии театральной рутины.

Утраченные иллюзии

Рождественская премьера спектакля «Сверчок на печи» по повести Диккенса в постановке Станислава Таюшева вызвала недоумение: а где же тот современный психологический театр, где та малая Таганка, в которую больше года назад обещал превратить «Старый дом» его художественный руководитель Владимир Оренов?

Владимир Оренов намеревался повернуть «Старый дом» ко дню сегодняшнему. Премьеры, одна за другой, все дальше отодвигают обещанное от были. Никакой былью не стала и сказка Диккенса.
Под Новый год зрителям готовили подарок за их же деньги — рождественскую мелодраму. Мыслилось, что в эпоху тотального озлобления посредством театра следует пробудить в народе чувства добрые. Пусть он вспомнит про семейное счастье, домашний очаг, искренние чувства. А то ведь совсем замордовался подле телевизоров. Утратил понятия о том, что такое хорошо и что такое плохо. Забыл, что зло должно быть наказано, а добро обязано восторжествовать. Упустил, что миром правит любовь. У персонажей «Сверчка» такая любовь, ну такая любовь, что нам на цыпочках не дотянуться. Дидактический трактат «Старого дома» упакован в рождественские кружавчики розового цвета.
Бедная девочка Берта с рождения слепа, папа — игрушечных дел мастер — ее жалеет и обманывает, что все люди — братья. Ее старшая подруга Мэри тискает сверточек со своим малюткой, точно кукленка, который никаких забот хорошо выспавшейся мамаше не доставляет. Объятия, поцелуйчики, ахи и охи. Мелодрама в «Старом доме» — это сахарная вата, политая джемом, вареньем и сиропом. Сквозь приторность общей интонации не может пробиться ничто живое.
Психологические тонкости здесь излишни. Умудренный годами муж всерьез, прямо–таки по Шекспиру, страдает из–за того, что жена мимоходом обнялась с гостем. Но зрители почему–то не рыдают из–за мнимой измены злодейки. Они, жестокосердные, пошло хихикают, когда во время бурного монолога седовласого страдальца у него из глаз текут слезы, а с головы сыплется мука. Еще посмеиваются над хищником Теклтоном. Чтобы хоть как–то разрядить обстановку, народный артист Анатолий Узденский пользуется откровенно карикатурными приемами: наделяет плохого дядьку злобными гримасами и уродливой пластикой. В финале, как водится, Теклтон исправляется и женится на бедняжке Берте. И если у кого–то хоть на время утратились иллюзии относительно гармонично скроенного мира, то они обязаны возродиться как миленькие. Посему дальше событиям развиваться некуда — блаженная улыбка застыла на устах персонажей и превратилась в символ вечной лжи. Такова антитеза чернухи–порнухи.
Более точным называют другой перевод названия диккенсовской повести — «Сверчок за очагом». Но очаг остался у папы Карло. Сверчок на сцене есть (его слышно), очага — нет (он не ощущается). В этом липком душном пространстве Диккенс задыхается, как птица в силках. Напрочь убит его юмор вместе с теплой, праздничной атмосферой. Текст превратился в кальку, утратив первоначальное обаяние. Уж и сомневаешься: а не устарел ли он вовсе, когда нормальные люди понимают, что, несмотря на рождественские иллюзии, счастье — гораздо более сложная и труднодостижимая категория, чем предлагает театр.
Явно, что этот спектакль предназначен не для детей. У них свои волшебства — с Гарри Поттером и Зачарованными. А еще они не выносят назидательности и делают все наоборот. Но не для взрослых же? Так что же, для стариков, склонных к сантиментам, которые не имеют никакого отношения к реальности? Так не наберется столько старцев для аншлага...
Один из приоритетов Владимира Оренова — редкие для афиш пьесы. Так, в конце прошлого сезона он предложил Станиславу Таюшеву малосценичную «Марию» Бабеля. Нет такого названия нигде! Следующим редким гостем стал Диккенс, который якобы не ставился с начала прошлого века. Ничего подобного. В 90–х годах «Сверчок на печи» шел в Театре им. Ермоловой, Театре на Спасской, Театре им. Пушкина, в Кирове, Новгороде... Ну и доковылял до Новосибирска. Но впечатление такое, будто в том самом начале прошлого века и был поставлен. Будто театр с тех пор не развивался, застряв в буераке. Будто именно этот спектакль имела в виду товарищ Крупская в своих воспоминаниях о вожде пролетариата: «...ходил в театр в 1922 году смотреть «Сверчка на печи» Диккенса. Уже после первого действия Ильич заскучал. Стала бить по нервам мещанская сентиментальность Диккенса. А когда начался разговор старого игрушечника с его слепой дочерью, — не выдержал Ильич, ушел с середины действия».
А ведь такие иллюзии возникали! И что теперь с ними делать, с иллюзиями–то?

Яна КОЛЕСИНСКАЯ

Версия для печати
Отправить по e-mail
Обсудить в форуме NNEWS.ru






ab579876

технический портал :: схемы :: программы :: технический форум :: техническая библиотека

Rambler's Top100 По всем вопросам, связанным с функционированием сервера, пишите администратору
© 2001-2006, «Новости в Новосибирске», Все права защищены.