«Чыгунка»

Поезд принадлежит Белорусским железным дорогам и несет на себе гордый лейбл «Беларуская чыгунка». Сервис на «чыгунке» чисто белорусский, то есть никакого. Изо всех товаров народного потребления — чай и минералка. Все остальное суровым начальником «чыгунки», видимо, отнесено к излишествам. При этом цены, вывешенные на купе проводников, поражали загадочностью. Чай, например, стоил 210, а минералка — 440 за бутылку. Перебрав в уме все известные мне валюты (рубли, доллары, евро...), я пришел к выводу, что стоимость указана в зайцах. Впрочем, милосердные проводники разрешили заплатить в рублях, по пересчете 1 рубль за 45 зайчиков. Как выяснилось много позже, нас надули. Официальный курс был 1:73. На этом социальная грусть еще не заканчивалась. Какой–то иезуит спроектировал вагоны таким образом, что окна в них открывались через раз. Нам досталась как раз такая плацкарта, где окно служило только источником света, но никак не кислорода. Через час на соседей по вагону стало жалко смотреть. Они хватали воздух ртом, как выброшенные на берег караси, а по лицам их стекал такой пот, будто они стоят у горна доменной печи. Я и сам, признаться, чувствовал себя не лучше, поскольку температура в вагоне поднялась до тридцатки и останавливаться не собиралась.
Кто–то из нашей группы не выдержал испытания герметичностью и пошел жаловаться проводнице. Между ними состоялся примечательный диалог.

Пассажир: У вас окошко не открывается.
Проводница: А шо вы хотите? Русский Иван делал!

Непонятно, к чему это было сказано — то ли к тому, что белорусский Петрусь сделал бы лучше, то ли к тому, что мы заелись до такой степени, что желаем ездить с открытыми окнами, но прозвучала тирада достаточно враждебно. Я лег на верхнюю полку и уперся взглядом в линкруст, полосатый, как моя жизнь. Ничего интересного на потолке не было. Только в углу окаменевал морщинистый комочек бубль–гума, приклеенный, очевидно, предыдущими путешественниками. Я размышлял. Чувства белорусов к нам я понимаю: едут сытые, богатые россияне через нашу территорию в какую–то Италию, будут там купаться в море, транжирить деньги, а мы тут как проклятые за ними подметай, убирай, носи чай, и все это за сущие копейки. Как же надо было постараться параноидальному экс–председателю колхоза Александру Григорьевичу Лукашенко, чтобы рассорить нас с тихими, незлобивыми, близкими по духу белорусами! Интересно, как же они относятся к соседям, где уровень жизни еще выше, — к Литве или Польше? Наверное, и того хуже. Недаром «бацька» в своих телевыступлениях, ища виновных в неурожае бульбы или разливе Свислочи, восклицает пафосно: «Это дело рук американских и польских разведок!» Дескать, вы, паны, на одной доске с америкосами, со времен Пилсудского нам как гадили, так и гадите. Лукашенковская паранойя оказалась заразительной и проникла уже повсюду. Так, одна знакомая журналистка из Беларуси вынуждена отправлять восемь из десяти своих материалов в корзину. А все потому, что редактор, просмотрев их поверх очков, выносит один и тот же вердикт: «Недостаточно оптимистично». А недавно вообще произошел случай из ряда вон. Принесла она статью о больных СПИДом. Так он выдал перл: «У нас в Беларуси СПИДа нет!» Вам это ничего не напоминает?
Как таковая граница Россия — Беларусь на железной дороге отсутствует. Но вот психологически чувствуется она очень отчетливо. В районе города Орша — первой крупной станции на белорусской стороне — по поезду прошмыгнули две загадочные личности, быстро предложив «зайчики» в обмен на рубли. Диковинной валютой никто не заинтересовался — похоже, в поезде не было ни нумизматов, ни зоофилов — и личности исчезли несолоно хлебавши. На остановках пейзаж выглядел слегка жутковато.
На брестском вокзале нас уже поджидал автобус, зафрахтованный туроператорами у минской фирмы. Вдоль вокзала прогуливаются неторопливые мужички–таксисты, крутят на пальцах ключи зажигания и предлагают уехать на своих потрепанных лоханях — «ауди» или «фольксвагенах» с двадцатилетним стажем. Других машин, более приличных, в Бресте почти не увидишь — беднота сказывается. Куда можно уехать из Бреста на такси, чесслово, не знаю.
Брест по–европейски ухожен и чист, но при этом по–совдеповски скучен и сер. Кроме типового панельного домостроения начала восьмидесятых, новизны никакой. И вывески выглядят так, что поневоле вызывают ностальгию. Универсам «Солнышко», кафе «Радуга», «Столовая N8», магазин «Ткани из Бобруйска». Увидев среди этого чинного уныния казино, я чуть не выпал в осадок.
Каких–то несколько минут, и мы на границе с Польшей. После вступления в семью европейских народов у поляков слегка съехала крыша от радости, они вообразили себя великой державой, поэтому русские и украинские автобусы держат на границе в отстойниках по четыре–пять часов. Нехорошо это — живых людей в автобусах мариновать. Между тем автобусы Евросоюза проскакивают по соседней линии «на раз» безо всяких досмотров, вызывая нездоровую ажитацию в российских рядах.

Польша — Германия

Год назад я уже проезжал по Польше и писал об этом в «Новосибирских новостях». Не хотелось бы повторяться, да и мало что изменилось, несмотря на вступление поляков в Евросоюз. Минусы: подорожали хлеб и бензин (с 28 рублей за литр до 36). Плюсы: поляки лихорадочно принялись за обустройство дорог. Такое впечатление, что вся техника, которую только удалось отыскать, брошена на дорожные работы — откуда–то выискались наши КамАЗы, жигули–«шестерки», УАЗы–«козлики», наверное, со времен махрового социализма. Еще плюсы: злотыми в пункте обмена валют запасаться уже не надо. В любом магазине с удовольствием берут евро и сдачу дают в чем угодно.
Когда наплачешься на польской границе, въезд в Германию проходит уже на ура, минут за тридцать. Пограничники немецкие нас не любят — пару лет назад здесь, в Людвигсдорфе, на таможенном переходе, в таком же автобусе русский турист двух немецких офицеров застрелил. С тех пор проверка наших документов идет в гнетущей тишине. Хорошо, хоть собаку не пускают по салону вынюхивать наркотики — потому как в наших автобусах всегда пахнет колбасой, и это амбре дезориентирует умное животное.
В Германии снова пришлось остановиться в неизбежном Дрездене. Тот хорошеет еще быстрей, чем Польша. Самая большая церковь Фрауэнкирхе, которая в прошлом году была еще без купола, теперь полностью реставрирована и засияла во всем своем великолепии. Немцы готовятся к 800–летию города (осталось два года) и старательно пилят–сверлят–строгают–приколачивают все что ни попадя. Дрезден сейчас напоминает огромный муравейник, где, однако, каждый муравей знает свои обязанности и ходит строго по своей дорожке. Трамваи заменены новыми (из четырех, кажется, вагонов) и больше смахивают на экспресс–поезд на воздушной подушке. Когда они двигаются по рельсам, то не громыхают, как наши, а еле слышно шипят — стыки–то все заподлицо.
Из Дрездена мы свернули резко на юг, проехали Баварию, затем ближе к вечеру оказались в Альпах, а ночевали уже в Инсбруке, в Австрии. Столица Тироля и Олимпийских игр — город достаточно своеобразный. Но в чем именно его своеобразие, я расскажу чуть позже, когда затрону Австрию в своих разрозненных заметках.

Италия. Первые впечатления. Мэйк–ап и щёчки-персики

Не знаю, как в Италии обстоит дело с рынком декоративной косметики. Полагаю, что не очень, ибо зачем нужна косметика женщинам, которых природа наградила естественным и роскошнейшим maкe–up"ом? Где–то у О.Генри написано: «Один взгляд на нее равнялся полному курсу заочного образования». Один же взгляд на итальянку равен посещению фруктово–овощного рынка. По крайней мере, ассоциации именно такие. Под щедрым итальянским солнцем все зреет, спеет, наливается и брызжет соком, в том числе и женские прелести. У итальянской донны не щечки — а смуглые персики с нежным пушком, не глаза — а влажно блестящие маслины, волосы отливают как самый черный виноград, а завиваются подобно усикам душистого горошка. Грудь у итальянки полновесная, дрожжевая, отвергающая худосочные модельные стандарты и напоминает — если продолжать те же съедобные метафоры — пару аккуратных круглых дынек. Нижние же, извиняюсь, половинки тоже наводят на мысли о бахче и обычно развиты еще больше: ситуация, когда в магазине к блузке размера «карранто кватро» (44) прилагаются брюки «карранто сэй» (46), не так уж и редка.
Когда–то в детстве в киножурнале «Хочу все знать» был сюжет про средневекового итальянского художника Арчимбольдо. Он специализировался именно на таких натюрмортах–портретах. Смотришь на картину — перед тобой обычная миска, наполненная овощами. Переворачиваешь — и вот он, портрет дворянина, миска становится шляпой, морковь — носом, луковицы — щеками, а салат — кружевными брыжами. Мне тогда, честно говоря, Арчимбольдо показался слегка тронутым. Что за нелепые фантазии, право слово! После путешествия в Италию многое в творчестве художника прояснилось. В самом деле, что брать за эталон и мерило в плодородной Италии, как не сами плоды! Любопытно, что даже плодоносят на юге Аппенин поля и синьориты одинаково обильно: лимонов и винограда снимается по четыре урожая в год, а урожай детишек в средней неаполитанской семье можно наблюдать в рекламе «Сделай на Тюнс больше».
Надо отметить, что, хотя итальянки не толстые, а вот именно наливные, животик над юбочкой проказливо свешивается даже у самых молоденьких синьорит. Вызван этот феномен, видимо, специфической итальянской кухней: практически не завтракая, итальянцы вечером садятся всей семьей и поглощают в огромных количествах пасту, пиццу, шницели, закуски, морепродукты — словом, все, что есть в холодильнике, от души запивая столовым вином. Правда, салаты заправляются только оливковым маслом — никаких майонезов! — а макароны якобы производятся лишь из твердых сортов пшеницы (так называемого семола), посему сильно от них и не полнеют. Округлости итальянок — это никак не повод для комплексов, а скорее причина гордости — иметь такую фигуру называется «держать линию». Мужчины более стройны — наверное, это следствие царящего в Италии матриархата. Но о матриархате чуть позже.

Первые впечатления–2. Спускаемся с Альп

Я еду на работу в микроавтобусе и обдумываю эту статью. Кондуктор — девочка лет шестнадцати, похоже, только из райцентра, в вязаной маминой кофте, сланцах на толстые шерстяные носки и в спортивных трикушках. Остановок она не знает, а на пассажиров и в окно таращится так, будто не в силах еще уяснить куда попала. Взоры народа услаждают расклеенные повсюду образцы водительского остроумия вроде «Берегите голову и рога» и «Бросил семечку — хрюкни!».
Езда на ПАЗике по нашим колдобинам мне всегда напоминает тот самый аттракцион, где предлагается удержаться сколько–то минут на бешено вращающемся механическом быке без головы. Но, насколько я знаю, бык стоит дороже. Здесь же за все удовольствие с тебя берут семь рублей.
Выхожу на своей остановке. Сразу забивает ноздри запах свежеиспеченных булок с хлебозавода. Дорога ведет направо, через микрорынок, где земляки легендарного Манаса, проще говоря — киргизы, стоят в несбыточном ожидании покупателей. Вот только кому нужны их архаичные настенные коврики кислотных расцветок с тиграми и джигитами? Далее прямо и направо. Закусочная «Встреча», где у входа набравшийся с утра люмпен–пролетариат, четыре–пять человек, бережно поддерживают друг друга под локти. Эта живая конструкция выглядит как карточный домик — вынь из него один элемент, и остальные тотчас рухнут. Район спально–индустриальный, единственное приличное здание здесь — новенький розовый вокзал Новосибирск–Западный, сделанный с претензией на Корбюзье.
Труба ТЭЦ–2 вдалеке продуцирует клубы пухлого грязноватого дыма. Я гляжу на нее и вспоминаю Хармса: «Из трубы валил горячий пар, так называемый дым. И птица, влетая в него, вылетала уже обсосанной и помятой». Осенние лужи, в которых плавают пожелтевшие листья, напоминают яблочный компот. Холодно, под куртку задувает октябрьский сиверко. Даже толстый слой синтепона не спасает. На вокзальном термометре дрожит одинокая оранжевая единичка — плюс один градус. Похоже, и она озябла сегодня.
Но вот выглянуло солнышко, и снова вспомнилась Италия. С туманных Альп, где прямо за окном автобуса — бери и трогай рукой — висят кудели облаков, кажется сотканные из руна местных буколических овечек, мы спускаемся в зеленые итальянские долины. Высыхает заплаканное окошко под накаляющимся солнцем, да и сам дождь перестал. Только что было плюс 9, через полчаса уже плюс 15, потом плюс 20... 25... 27. Горы, кипарисы, ложбины... По этому поводу Остап говорил: «Слишком много шику. Воображение идиота». При въезде в Италию — чудовищная пробка: это субботним утром немцы ринулись отдыхать к соседям, к морю. Литера D на номерном знаке выдает их с головой. Помните рекламу шоколада Ritter sport? Там еще такой слоган — «Quadratisch. Praktisch. Gut». Так вот, автомобили у немцев тоже такие — квадратные и практичные. А значит — хорошие, ведь для немца практичность — это как раз знак качества. Обычно это универсал, где к задней дверце приторочены три или четыре велосипеда. Федь катание на фелосипетах фсей семьей полесно тля сторовья, я–я, натюрлих! Осопенно после тофо, как фыпьешь пару литров топрофо пафарского пифа и съешь пару сфиных ношек. Вундербар!
Кроме того, на крыше обычно пристегнут скутер, точнее, нижняя его часть. А в багажнике находится склад самых разнообразных нужных вещей — рюкзаки, термосы, чайники, даже фены и утюги. В самом деле, доннерветтер, приедешь в гостиницу, и там не окажется, к примеру, яйцеварки! Это же катцендрек знает что!
Гидша сказала нам, что из всех приезжих итальянцы больше всего любят немцев. Ну уж это дудки! Скорее, любят их тугие портмоне. Ибо общеизвестно, что трудолюбивый опрятный немец на отдыхе совершенно преображается: напиваясь до чертиков, он затягивает во все горло «Моего милого Августина», начинает мотать нервы официантам и громко жаловаться на отсутствие в меню сарделек с кислой капустой. Короче, свинья свиньей. Врезался мне в память результат соцопроса, проведенного в самой же Германии: как вы расцениваете поведение своих земляков на отдыхе за границей? Так вот, 88 процентов ответили, что им просто–напросто за них стыдно. А 88 процентов зря не скажут, это уж точно.

Матриархат в действии

Итальянские же машины выглядят несколько по–другому. Это, наоборот, склад вещей ненужных. Через заднее стекло видны обрывки газет, непарные носки, пустые пластиковые бутылки.
Сами итальянцы отдыхать начинают уже в авто: частенько можно наблюдать, как девушка на заднем сиденье, разувшись, кладет ноги водителю на плечи. Он никак не реагирует, знай передачи переключает. Расслабляйся, дорогая, только зеркало заднего вида пятками не закрывай. Наверное, это еще одно следствие итальянского матриархата. Нередко я видел такое: женщина в автомобиле возмущается, что–то выкрикивает своему сидящему за рулем мужу — дескать, остолоп! рогоносец!.. — или не знаю какие у них в моде обзывалки. Мужчина же вместо препирательств просто покорно вздыхает и поглаживает женщину по колену — мол, я тоже люблю тебя, дорогая.
Итальянец — вечный ребенок, маменькин сынок. Если вы, дорогие читательницы, захотите охомутать именно итальянца, приготовьтесь к тому, что надо сначала понравиться его маме. Каких бы ни было в его жизни женщин, он всегда прибежит к мамочке и похвастаться успехами, и пожаловаться на жизнь. А уж мама не остается в долгу — она день и ночь молит святую богородицу, чтобы ее сыночек стал большим начальником и целый день только и делал, что смотрел футбол по телевизору.
Но сначала, уважаемые читательницы, подумайте, нужен ли вам этот самый итальянец. Конечно же, он эмоционален, романтичен и будет бежать за вами с криками «Belissima! Donna mia!», причем восторгаться будет совершенно искренне... но только до того момента, пока не увидит следующую красавицу. Тогда он побежит уже за ней, выкрикивая те же самые фразы. Это считается у итальянцев совершенно нормальным — местные синьориты на это даже не обижаются. Приготовьтесь, однако, что если даже вам удастся завязать с итальянцем отношения, он будет динамить вас много лет, прежде чем решится на брак. Ибо развод в Италии — дело неспешное, дорогостоящее и иногда тянется всю жизнь. Плюс необходимо личное разрешение папы. Неудивительно, что на 2000 браков здесь приходится один развод, а на семью, где есть разведенный, показывают пальцем. Здесь особую актуальность приобретает поговорка: «Жена — не лапоть, с ноги не скинешь». Итальянцы так и говорят: я не столь богат, чтобы оплачивать развод, дешевле иметь жену и любовницу. Жениться итальянцы стараются, лишь если уж приперло, обычно, когда залетела их подружка. Наша гидша рассказала, что в прошлом году в Неаполе они видели целую процессию невест с животиком. Когда они спросили у их итальянского сопровождающего Карло, что за такой своеобразный экстерьер у новобрачных, Карло сочно захохотал и сказал: «А это наш неаполитанский обычай!»

Север и юг

Северная Италия, область Ломбардия, — это не совсем Италия в классическом понимании этого слова. Среди жителей встречаются ярко выраженные блондины, в гастрономии преобладают не макарошки, а телячья «котолетта», а оливковых и апельсиновых рощ на севере не наблюдается. Север — богатый, промышленный, утыканный заводскими корпусами с очень даже знакомыми словами вроде «Феррари», «Оливетти» или «Цептер». Юг — бедный, аграрный, где крестьяне ковыряются в своих огородах, по–мужицки упертые и твердолобые, а когда уж совсем припечет, грузятся на теплоходы и сотнями сбегают в благополучную Америку, где вступают в местную мафию или развозят пиццу. Это штампы. А как на самом деле?
Перечитывая «Крестного отца», я наткнулся там на любопытную фразу, которая сразу проясняет суть отношений северян с южанами: «Уроженец Северной Италии, человек образованный, он не испытывал ничего, кроме презрения, к этим южанам с Сицилии и из Неаполя, что набивались как тараканы в его дома и разводили насекомых и крыс, бросая мусор во двор и в ус не дуя, что портят его имущество». Страницей позже этот же домовладелец называет пришедшего к нему дона Вито Корлеоне «сицилийской обезьяной». Поняли? Южане для них и не совсем люди–то, а что–то вроде приматов. Итальянцы — не итальянцы, турки — не турки, арабы — не арабы. Черт–те кто и сбоку бантик. Промежуточное звено, одним словом.
И так везде. Помимо того, что итальянцы — страшные бахвалы и считают, что их город самый лучший, они обычно еще и поносят соседей. Немудрено, что, хотя итальянская нация, по идее, должна быть прочно сцементирована — и естественной, четко очерченной границей страны (сверху горы, снизу море), и единым итальянском языком, и католической религией, — страну многие века преследовал раздрай, и только в 1870 году Виктору Эммануилу II с его премьер–министром Кавуром удалось наживулькать на нитку единого телеграфа и железной дороги это лоскутное одеяло.
Кстати, объединение Италии началось именно с севера, точнее из Милана, города, который мы посетили первым. Меньше всего Милан похож на итальянский город. Первое впечатление — я снова попал в Париж.


Ну вот опять. Только собрался написать про Милан, как вспомнилась еще одна забавная история, рассказанная гидом. Да настолько забавная, что жалко ее упустить. Придется имплантировать в ткань повествования. А впрочем, почему бы и нет? Вот великий Боккаччо сочинил же по такому «принципу матрешки» целый «Декамерон»! Иначе эмоциональный итальянский гений, мысли которого скакали с пятого на десятое, так и не смог бы довести до конца свой труд. Кто это говорил: «Широк русский человек, надо бы сузить»? К итальянцам это тоже относится. Вон гляньте, как Леонардо разбрасывался: только напишет «Джоконду», тут же кидается изобретать парашют, на следующий день теряет к нему интерес и берется за создание миномета, через неделю уже новый проект — хрен с ним, с минометом, танк гораздо актуальнее, а вот еще подводная лодка в голову пришла... и так до бесконечности.
Итак, жила–была некая Галина Львовна, старушка — божий одуванец, преподававшая всю жизнь что–то гуманитарное. Была она помешана на итальянском искусстве и мечтала попасть в Рим. Но в советские времена этому препятствовало сами понимаете что, а вот позже, когда открылся железный занавес и туристы поперли на Запад, Галина Львовна была уже на пенсии и бедна как церковная мышь. Неужели не сбудутся грезы старушки? И предприимчивая пенсионерка устроилась на почту разносить письма, телеграммы и все, что там обычно разносят. Ежемесячно откладывая в загашник по десять долларов, настырная старушенция действовала по китайской поговорке «ибу ибу дэ дэ дао муди» — «шаг за шагом приближаться к цели».
И вот проходит пять лет. И бабушка набирает–таки необходимую сумму, и покупает туристическую путевку. И попадает, как назло, в группу к нашей Алле.
Нет, это была, безусловно, пытливая и любознательная туристка, которая все переспрашивала, уточняла, да и сама рассказывала другим много увлекательного. Но вот дисциплина у нее хромала на обе ноги. Она постоянно опаздывала, путала места и время явок, все забывала и прочее. Когда автобус приехал в огромный запутанный Рим, предчувствие беды начало витать в салоне. Многоопытная Алла сразу поняла, что со старушкой здесь что–нибудь случится. Так и произошло.
В Риме у туристов было свободное время, а вечером планировалась прогулка по вечернему городу. Сбор назначили в Ватикане, на площади Святого Петра. К условному часу группа была в полном составе, не хватало лишь Галины Львовны. Где искать поклонницу Рафаэля и Данте? Сотового телефона, разумеется, у старушки не было, отпустили ее, увы, без сопровождающего, со всех сторон наплывали бесконечные отряды китайцев и японцев, и ситуация представлялась совершенно безнадежной. Через полчаса вся группа уже тихо паниковала.
...Галина Львовна спешила к Ватикану. Она очень боялась опоздать. В руках она, как дароносицу, бережно несла фотоаппарат. Внезапно ею овладело сомнение: туда ли она идет? И справа, и слева тянулись одинаковые каменные львы, фонтаны и обелиски... Старушка заметалась. И вдруг взору ее открылась суровая красота собора Сан–Пьетро. Он гордо вздымал свою главу, увенчанную остроконечным шлемом–куполом. А крылья колонн, как две руки, сжимали с боков, теснили, пугали, брали в клещи.
Галина Львовна поняла, что просто так это оставить нельзя. Надо что–то делать. Она подняла фотоаппарат как можно выше и придавила спуск. Грянула вспышка, и бабушка, испустив чаячий вскрик, упала от этой невыносимой красоты в обморок.
Последний звук, который она услышала, — лязг упавшего рядом фотоаппарата...


Здесь я по всем законам жанра сделаю паузу. И исполню свое обещание — расскажу о Милане. Но еще лучше о нем расскажет карманный бедекер, купленный там же. Составлял его, видимо, итальянец, который не в ладах с русским, поэтому стиль путеводителя сильно напоминает китайское коммерческое предложение. Открываем и читаем: «Может, не хватает времени, чтобы показаться общительным, но умеет быть истинно благодушным: Милан может дать работу всем. Это уже не времена холодного города и не мягкосердечен к тем, кто осуждает «чужестранцев». В переводе с путеводительского языка на человеческий это значит: у нас тут рост производства идет, давай к нам, дешевая рабочая сила из Африки и Азии! И действительно, по улицам снуют мусульманки в клетчатых серых платках, элегантные стриженые негритянки модельного роста с ногами–циркулями, и много–много другого экзотического народа. Совершенно излишне, думаю, упоминать, что Милан еще и столица мировой моды, и родина двух знаменитых футбольных клубов.
В Милане есть две вещи, которые обязательно показывают туристам. Одна — собор Дуомо, безумное и роскошное нагромождение шпилей, нефов и пилястров, колючий шедевр готики, уже поэтому странный — ведь готика на Апеннинах не в чести. Вообще, от многих зданий в Италии остается такое впечатление, что это уже слишком. Санта Мария дель Фьоре во Флоренции, венецианский Сан Марко, многие соборы в Риме создавались, кажется, по одному принципу: архитектор хватал лист бумаги, карандаш (или что там у них было, сангину какую–нибудь) и в азарте начинал пририсовывать к своему детищу все навороты и прибамбасы, которые теснились в его архитектурной голове. То есть выпендривался вроде Масяни — «а еще под эту музыку можно делать так!». В общем, как говорят итальянцы, «бог дал нам три вещи — горы, море и фантазию». Хоть они и хвастуны, но в этот раз оказались правы.
Второй объект для осмотра — кастелло Сфорцеско, замок герцогов Сфорца, невероятно похожий на наш Кремль. Те же формы и пропорции, та же зубчатая стена. Я сразу вспомнил, что Кремль строили итальянцы; полез по возвращении в энциклопедию — точно! 1485–1508 годы, архитекторы Алевиз Фрязин, Марк Фрязин, Бон Фрязин и Антон Фрязин. Может показаться странным, что они все были Фрязины, — близнецы, что ли, или однофамильцы? — если не знать, что «фрязин» по–старорусски всего–навсего «итальянец». Вообще надо отметить, что мы любим потыкать в нос другим своим балетом и космосом, наукой и медициной, но, когда доходит до серьезного дела, приглашаем иноземцев. Чем мы сейчас хвастаемся перед всем миром? Тем, что создали иностранцы. Фрязинским Кремлем, Петербургом, спроектированным Росси и Растрелли, Медным всадником — воплощением национального духа, сработанным итальянцем Фальконе, яйцами, извиняюсь, Фаберже... да что говорить! Даже Камчатку в свое время отправили открывать датчанина Беринга.
Или возьмем врачей. Помните, Ленин писал про свое лечение: не подпускайте ко мне русских обалдуев, неумех, тунеядцев и пр. (вот уж мастер был поругаться! а вроде из приличной семьи), дайте мне немца или швейцарца.
Впрочем, я не русофоб. Одного случая вполне достаточно, чтобы восстановить попранную национальную гордость. Ну, того самого, когда немцы не справились, а Кутузов смог.
Из династии Сфорца особого упоминания заслуживает Людовико, который привел казну к разорению, но зато приютил флорентийского беглеца Леонардо да Винчи, заказав ему несколько работ. Кстати, именно расточительному Сфорца мы обязаны созданием «Тайной вечери», которая находится в миланской церкви Санта Мария делле Грацие.
Внимательный читатель спросит: «А где же Ла Скала»? А что Ла Скала? Во–первых, она на реконструкции, и спектакли пока дают в другом театре. Во–вторых, снаружи театр выглядит настолько примитивно и провинциально, что даже оторопь берет. Главное — это то, что происходит на сцене, имена. Ну и публика, удивительная публика, которая на спектаклях складывает норковые шубы прямо в проходах и готова устраивать потасовки из–за спора, кто лучше пел — Мария Каллас или Рената Тебальди.


Через некоторое время Галина Львовна открыла глаза. Двое высоких мужчин в лилейных одеждах, склонившись, простирали к ней длани... Над головой у них растекались золотым электрическим маревом то ли нимбы, то ли отблески вечерних римских фонарей. «Вот и все! Я в раю!» — промелькнуло у старушки, и она благодарно, с облегчением вздохнула. Поэтому, когда ангелы взяли ее за руки и за ноги и бережно понесли, она приняла это как должное. Однако, когда они почему–то засунули ее в такой до боли знакомый экскурсионный автобус, бабушка насторожилась...
Тем временем Алла на площади Святого Петра пребывала в состоянии, близком к коматозному. Самые жуткие картины рисовались ей: старушка под колесами сумасшедших римских мотоциклистов, неосторожное падение в Тибр, ограбление неграми... Поток тяжелых мыслей был прерван появлением на горизонте двух рослых красавцев в белых рубашках. Водители! «Не нервуйся, Алла, — добродушно сказали они (водители были поляки), — бабушка уже в автобусе». А вышло так. Заблудившись окончательно, Галина Львовна в итоге остановилась прямо напротив своего пассажирского лайнера, но в темноте не обратила на это внимания. Когда бабушка упала в обморок, то ударилась головой об автобус. Глухой стук загадочного происхождения разбудил водителей, дремавших в креслах. Когда они вышли, то обнаружили искомую бабушку прямо у колес. Оставалось только поднять ее и препроводить в салон. Но если вы думаете, что на этом приключения закончились, то вы плохо знаете Галину Львовну...

Продолжение следует.

Сергей БЕСЕДИН