о камбале
Известно, что кукуруза — царица полей, а Венеция — царица морей. Это из–за того, что Венецианская Республика много веков подряд имела самый могущественный в Европе (а то и в мире) флот — и военный, и торговый. Апофигеем венецианской славы стал крестовый поход на Иерусалим. Правда, в пути крестоносцы передумали и повернули на Константинополь. Вот поживились–то! И заодно сперли знаменитую бронзовую квадригу.
Сколько уже говорено–переговорено про чудесный город на воде, писано–переписано, снято–переснято фильмов, а интерес к нему не угасает. Когда–то я думал, что в Венеции вообще шагу по твердой почве не ступишь — передвигаться надо только на гондолах. Это, разумеется, не так. Хоть Венеция и исчерчена каналами, в любую ее точку можно пройти и пешком.
Все в Италии на что–то похоже. Сама Италия — на сапожок, остров Капри — на телячью тушу, какой ее рисуют на схеме для разделки, а вот Венеция определенно напоминает камбалу. Эдакую внушительную камбалищу размером два на четыре километра. Вместо кровеносной системы у этой камбалы — каналы, а вместо хвоста...

ОБ ИСТОРИИ

Венеция — это диковинка, цветущая пышным зловонным цветом, и столь же диковинные — хоть нос затыкай! — характеры рождались в ней много веков. Чего стоит, например, один Казанова, обрюхативший свою собственную дочь. Или — но это уже скорей литературный фольклор! — Шейлок, купец–еврей, который готов был вырезать у должника фунт мяса со спины. Ревнивый мавр Отелло, помнится, тоже был дожем Венеции. Впрочем, и без литературных домыслов здесь хватало морального уродства. Например, уже веков пять назад в Венеции действовала тайная полиция, прообраз нашего КГБ. Сосед доносил на соседа, брат на брата. Как пишет Марк Твен, «в те далекие дни, если человек кого–нибудь ненавидел, самым простым способом избавиться от своего врага было тайком сунуть в львиную пасть записку для Совета Трех: «Этот человек злоумышляет против правительства». Если ужасные Трое не находили подтверждения доносу, то в девяти случаях из десяти они все–таки приказывали утопить обвиняемого, считая, что он — особенно опасный негодяй, раз до его злоумышления не удалось докопаться». И все — на человеке можно ставить крест. Отводят его по знаменитому Понте деи Соспири, Мосту Вздохов, в городскую тюрьму, и пропадает он там без вести.
Извините за длинную цитату: уж больно сочно она показывает нравы тех времен. Надеюсь, на наших улицах все же не появятся специальные ящички для записок типа «Этот человек пособничает террористам и рассказывает анекдоты про Вовочку».
Немудрено, что именно в Венеции зародился обычай ходить в масках, а затем устраивать целые карнавалы. Одна из версий происхождения «масочной» моды заключалась в том, что Венеция, как город портовый, зачастую переживала эпидемии чумы–холеры. Случалось даже, что напасти выкашивали в городе каждого третьего. И вот маска стала самым первым асептическим средством — в ее длинный нос насыпали перец, который предохранял от всякой заразы.
Но я думаю, что все было не так. Просто маски исключительно удобны в условиях всеобщего стукачества. Надел масочку, накинул плащик — и пошел подслушивать неблагонадежные разговоры в трактир. Потом в этой же масочке шмыг в секретную полицию! И наоборот. Если опасаешься доносов — надевай маску и делай что хочешь, говори что хочешь: вычислить тебя будет достаточно затруднительно.
С тех пор маска стала одним из главных венецианских сувениров. Большие и маленькие, картонные и фарфоровые, они продаются всюду. Говорят, что не человек выбирает маску, а маска выбирает хозяина. После этих слов мне что–то стало жутковато и покупать маску расхотелось.

О ГОЛУБЯХ

Голуби здесь совершенно обнаглевшие. Ленивые, жирные, нахальные, как... ну не знаю... как коты, что ли. На площади Сан–Марко их миллионы. Стоит угостить их какими–нибудь крошками, как они начинают облеплять тебя сверху донизу, садиться на руки, плечи и голову, словно в фильмах ужасов Хичкока.
Ну и, конечно, гадят. Причем по–крупному. Запомнился мне один бюстик, притулившийся к углу дома и изображающий лидера итальянского освободительного движения Мадзини. Вид у Мадзини, обляпанного голубиным пометом, достаточно жалок. Трудно под этими археологическими слоями опознать лицо легендарного деятеля Рисорджименто. Меня голуби тоже не обошли вниманием — уделали всю рубашку сзади.

О САН–МАРКО

В который раз сталкиваюсь с ситуацией, когда перо (то бишь мышь) становится бессильным. Ну что можно сказать про собор Сан–Марко, где самым бредовым, горячечным образом перемешаны мавританский, итальянский и турецкий архитектурные стили?! И который все же (или благодаря этому?) безумно красив. Внутри собора, как следует из названия, захоронены мощи святого евангелиста Марка. Когда–то Марк побывал в здешних лагунах, после чего стал считаться покровителем Венеции. Спустя несколько веков венецианцы решили восстановить status–quo и забрать себе мощи святого. Ибо, по поверью, пока мощи Марка будут находиться в Венеции, город не исчезнет с лица земли. Вернули их самым бандитским способом, попросту украв из Константинополя, а точнее — вывезя из города кости в бочонке с салом, дабы обмануть таможню. Правоверные турки, увидев, что бочонок под завязку забит свининой, начали отмахиваться от гяуров, затыкать носы и кричать: «Ай, шайтан!» Вот так останки Марка и попали в Венецию.
Святой Марк почивает под знаменитым «Золотым алтарем», или Pala d’oro. Это огромный иконостас, весь в золоте (ну или позолоте), из–за сияющих окладов еле видны лики святых. Перед старинным алтарем установлен такой себе вполне современный турникет и сидит мужичок, принимающий добровольные пожертвования туристов в размере одного евро. Точнее, добровольно–принудительные. Не пожертвуешь — к могиле евангелиста не попадешь.

О ГОНДОЛАХ

Ну как же! Побывать в Венеции и не покататься на гондоле! Это все равно что прокатиться в Африку и не заболеть малярией. Думаю, что все хорошо знакомы с силуэтом этого знаменитого средства передвижения. Мне он напомнил старинный музыкальный инструмент с позолоченным грифом–носом, что–то вроде гигантской виолончели, а гондольер со своим шестом — исполнителя, который лениво водит смычком туда–сюда. Романтических песен, вопреки туристической мифологии, гондольер не поет. Может быть, за вокал ему нужно дополнительно сунуть барашка в бумажке? Не знаю. Впрочем, иногда меланхоличный судоводитель оживляется — это когда его нагоняет другой челн с коллегой–конкурентом. Они начинают задорно перекликаться, устраивают между собой гонки и демонстрируют чудеса своего высшего гондольерского пилотажа: одной ногой балансируя на корме гондолы, другой отталкиваются от стен, делают фуэте и пр. Первые минуты мы со сладостным предвкушением и замиранием ожидали, что он вот–вот плюхнется в грязный канал в своей наглаженной полосатой тельняшке. Обошлось, однако. Видимо, эти трюки хорошо просчитаны.
Все гондолы одинакового черного цвета. Этому обычаю по меньшей мере лет четыреста: когда Венеция была в зените своего могущества, сенат, обеспокоенный все возраставшей пышностью гондол, приказал оформлять их в едином черном цвете и без украшений. Говорят, что в последнее время городские власти приказали спилить у гондол их роскошные зазубренные носы — дескать, царапают и портят стены старинных зданий. Правда, воз и ныне там. Сами законодатели, видимо, понимают, что без своего шикарного фирменного шнобеля гондола уже не гондола, а жалкая пародия на индейское каноэ.
Гондольеры — самые завидные женихи во всей Венеции и самые богатые люди. Еще бы! Считайте сами: прогулка по каналам стоит 20 евро на человека и продолжается от силы 40 минут. В гондолу входит шестеро. Сколько таких кругов может нарезать гондольер за день? И сколько может заработать «водила»? Правильный ответ — от тысячи до двух ежедневно. Не рублей, естественно. Работы гондольерам всегда хватает, ведь за год в Венеции бывает двенадцать миллионов туристов. Когда–то гондольеров насчитывалось одиннадцать тысяч, а теперь осталось всего–навсего четыреста. А раньше ни один уважающий себя венецианец не обходился без личного «шофера». Были гондолы, видимо, и общественным транспортом. Представляю, как все это происходило. Толпа пассажиров, дождавшись маршрутной гондолы «Сан–Марко — железнодорожный вокзал» и радостно гудя, рассаживается по местам. Гондола украшена надписями «На остановках «тута» и «здеся» не тормозим» и «Мамаши! На колени надо садить маленьких бамбино, а не шестнадцатилетних оболтусов!». Гондольер хозяйским глазом наблюдает за садящимися и покрикивает: «Эй, вон тот синьор за проезд не рассчитался!» или «Не скапливайтесь на носу, проходите на корму». Кто–то интересуется, будет ли остановка на мосту Риальто. И т.д.
В передвижении на гондоле есть и свои преимущества. Нет ни навязчивых гаишников, спрашивающих, где у тебя запаска, огнетушитель и аптечка, нет светофоров и уж тем более пробок. Не перебегают дорогу бестолковые пешеходы. Тем не менее прогулка по венецианским каналам может испортить самое радужное настроение. Во–первых, в узкой вертлявой лодке начинает стремительно укачивать, и ты ощущаешь у себя все признаки морской болезни. Во–вторых, и самое главное — невыносимый запах тухлой рыбы и канализации, исходящий от грязно–зеленой воды. По стенам домов шествуют неспешные мокрицы. Им здесь прекрасно — тепло и сыро. Немудрено, что в такой атмосфере все гниет, разлагается, обрушивается и обшелушивается. Но венецианские здания практически не ремонтируют. Считается, что в этой облезлости заключен самый шарм Венеции и ремонтировать здесь что–нибудь — кощунство.

О ДОРОГОВИЗНЕ

В Венеции все очень дорого. Наверное, потому, что у венецианцев изначально в крови — купить подешевле, а продать подороже. Говорят, если венецианец за весь день никого не обманет, у него к вечеру вроде как живот болит. Впрочем, под вымогательство подведена статья местного законоуложения: якобы на уборку мусора после туристов уходит денег больше, чем сами туристы приносят, посему установлен официальный надбавочный коэффициент на все цены — сорок процентов, кажется.
В этом городе по–русски заговорили даже повара. Случилось мне быть в одном забавном селф–сервисе под названием «Смеющийся кот», где туристов на раздаче обслуживали трое. Один отгружал пиццу, пасту и лазанью, другой — мясные блюда, а последний — овощи. Видимо, платили им сдельно — проценты от проданного, потому что старались они как могли. Первый отличался невероятной мимикой, как у Луи де Фюнеса. По–обезьяньи гримасничая, он спрашивал: «Пицца? Паста? Лазанья?» И если клиент ничего не брал, повар воздымал руки к небу и начинал кричать: «Но пицца! Но паста! Но лазанья! Санта–Мария!» Дескать, чего ты сюда вообще приперся? Второй категорично оглядывал то, что посетитель набрал у первого, и жестами показывал, что, мол, все это чепуха, надо было лучше брать у него. А третий, самый улыбчивый, спрашивал у всех на псевдорусском языке: «Овочи? Нет овочи? Почему нет?» Перед таким обаянием и полиглотством устоять было, разумеется, невозможно.
Черт побери! Я совсем забыл про нашу Галину Львовну. Хорошо же, про ее приключения я расскажу вам в следующем выпуске, равно как про города Инсбрук и Вену. Ведь с Италией мы прощаемся.
Продолжение следует.

Сергей Беседин