Уж и Сокол...

Обвинение в присвоении и злоупотреблении касается вещественных доказательств по уголовному делу, которое г–н Сокол расследовал: денег в рублях и валюте, а также пиротехники, имевшей немалую стоимость. Дело же то касалось памятного взрыва в бердском Доме быта, «волны» от которого прокатились в феврале 2000 года чуть ли не по всем местным и центральным СМИ. При взрыве пострадали люди и здание, у которого разворотило почти половину второго этажа. Своего рода жертвой стал и глава фирмы «Эпос и К» Виктор Костюков, получивший серьезные травмы, арест и судимость.
В июне позапрошлого года Виктор Владимирович поведал «НН» свою историю общения с прокуратурой в лице Сокола и иже с ним. Оказалось, Виктор Костюков — бывший спецназовец ГРУ, оставивший службу после событий в Прибалтике. В Бердске организовал свое дело, связанное с пиротехническими эффектами, право на которое ему гарантировал соответствующий допуск — сертификат центра обучения «ИНТЭП» при НИИ прикладной химии. Пиротехнические изделия и сырье (компоненты) он хранил там же, где находился постоянно сам. А если бы что–то из них хотя бы теоретически могло взорваться непроизвольно, стал бы он (специалист) рисковать собой и людьми, работающими тут же?
И все же взрыв случился. Костюков видел, как треснула стена, а сквозь трещины понеслись пыльные струи, затем с воем вырвалось пламя, а стена рухнула. Блоками придавило его сотрудницу и его собственные ноги. Откуда рвануло — он заметил. И соображений своих не скрывает до сих пор. Мол, мешки с селитрой сами по себе бабахнуть не могли — селитра взрывается лишь в смеси со строгими пропорциями, а при сильном нагреве лишь плавится, но при большом скачке температуры сработала бы техника. Мол, взрыв ему подстроили, засунув в кладовую «закладку». Впрочем, его объяснения правоохранителей мало интересовали — они делали свое. Осмотр места происшествия производился как попало: пожарные и стражи порядка по прибытии сначала перетаскивали все с места на место, скидав пиротехнику в кучу, а потом стали спрашивать, почему она хранится так безалаберно. Костюкова водворили в камеру, а матценности, деньги и документацию изъяли.

«Чему ж я не Сокол?..»

Изъятое вместе с уголовным делом попало к старшему следователю облпрокуратуры Соколу, вероятно рассчитывавшему, что Костюков выйдет на свободу лишь по отбытии наказания. Но тот вышел до начала процесса (не прошло и пяти месяцев) и стал требовать, чтобы ему вернули изъятые деньги, оргтехнику, пиротехнику и документы. Прокуратура «забуксовала». Дело о взрыве заканчивал уже старший следователь Анвар Кайраканов. А он еще при выполнении 201–й (ознакомления обвиняемого с делом) официально отказал в удовлетворении ходатайства Костюкова насчет возврата. Дескать, если обвиняемому его «добро» вернуть, он может опять допустить аналогичные нарушения, которые могут опять привести к взрыву... Правда, в декабре 2000 года он же ответил, что пиротехнические изделия находятся на заводе искусственного волокна, а забрать их Костюков может по согласованию с прокурором–криминалистом Соколом. Сие означало: Олег Александрович пошел на повышение, а с вещдоками получилось непонятно что. Ладно, по пиротехнике — отписались, но деньги–то, но компьютер?!.
Судьба вещдоков прояснилась позже, когда Костюкову вынесли приговор, а он остался на свободе. И когда Сокол уволился из прокуратуры. Тогда вдруг стало очевидно: невозвращенными остались не менее 6000 рублей и 436 долларов США, блок авиационных приборов воздушного шара стоимостью не менее 15000 рублей, высотные пиротехнические изделия на общую сумму 142000 рублей. По этому поводу благодаря настойчивости Виктора Владимировича и возникло уголовное дело N№50016 в отношении Сокола. Его расследование поручили некогда образцовому следователю Василию Доморадову, пришедшему в облпрокуратуру из прокуратуры военной.
И тот вскоре вынес пару интереснейших постановлений. 4 июня 2002 года он прекратил названное дело за отсутствием состава преступления «в части». В части авиационных приборов все повернулось так, будто их никто не изымал и в облпрокуратуру не передавал, а значит, они были уничтожены либо утрачены при взрыве или при работах по устранению последствий... В части пиротехники — так, будто ее уничтожили по указанию Сокола на вышеназванном заводе. В части денег — еще забавнее: в силу стечения тяжелых жизненных обстоятельств (получения двух черепно–мозговых травм при разбойных нападениях на него) Сокол вынужден был при отсутствии других средств взять во временное пользование хранившиеся у него деньги Костюкова — 443 доллара и 12740 рублей. И использовать их на приобретение дорогостоящих лекарств и лечение. Но умысла на их присвоение он якобы не имел — рассчитывал в дальнейшем вернуть владельцу, а потому состава преступления в его действиях нет...
20 июня Доморадов вынес новое постановление о прекращении того же уголовного дела, но уже не «в части», а в целом — по обоим составам преступлений. Здесь говорилось, что все деньги Сокол вернул, а уволившись из прокуратуры, потерял общественную опасность, как и его деяния. Потому дело прекращается за изменением обстановки. И все бы для Сокола кончилось славно, если бы не упорство г–на Костюкова и его адвоката. По их жалобе дело возобновили и расследовали. Но в нем никак не отразилось то, что в том же Центральном райсуде (где будет рассматриваться это дело) г–н Сокол ухудшение своего здоровья объяснял не черепно–мозговыми травмами при нападениях на него, а последствиями публикации о нем «НН»...

«Песня» о Соколе

Как и предсказывали «НН» в июне позапрошлого года, наша «песня о Соколе» стала почти бесконечной. Хотя, как тогда же отмечали «НН», Сокол — не вождь краснокожих и не «охотничья» птица высокого полета, но он «встал на тропу войны» с «НН» — стал нашим оппонентом в длительной судебной тяжбе о защите чести с достоинством по совершенно надуманному поводу. Говоря проще, «полез на рожон».
В давней публикации «НН» о делишках в местном подразделении ФМС (миграционной службы), удостоенных уголовного дела, г–н Сокол упоминался буквально вскользь как следователь, который данное дело вел. И в рамках этого дела давал правовую оценку факту передачи дамской дубленки нашим клерком ФМС московскому боссу. В факте том оперработники бывшего РУБОП усматривали взятку, но Сокол здесь состава преступления не нашел. Потому и отдал дубленку... Но не тому, кому логично было бы вернуть ее по закону (не московскому боссу), а вовсе даже подследственному (подсудимому) — местному клерку.
Вот об этом–то «НН» и написали без утайки со свойственной им (нам) честностью. Да еще прибавили: мол, наверняка Сокол отдал дубленку не для того, чтобы ее не стало, ведь без нее никогда уже никто не сможет найти тут состава преступления, даже если сильно захочет, а у нас ведь прокурорские работники исключительно честные и порядочные...
И вот на такие комплименты Сокол озлобился, указав в своем иске, будто все это следует понимать «методом от противного» (то есть как будто о прокурорской порядочности можно говорить только с издевательской насмешкой). Хотя признал, что дубленку он действительно отдал названному в «НН» лицу. (А дубленка та, к слову, на самом деле пропала. И на самом деле впоследствии другой следователь облпрокуратуры — Анвар Кайраканов — брался за этот материал после отмены постановления об отказе, но возбудить дело не смог как раз таки из–за отсутствия дубленки. — Прим. ред.)

Когда Соколу охота...

Словом, суть иска Сокола состояла в том, что он все сделал грамотно и по закону, а «НН» его вроде как осмеяли и оболгали: будто бы он отдал дубленку, чтобы избавиться от предмета взятки. А потому якобы его честь с достоинством сильно пострадали, в жизни возникли трудности, а здоровье резко ухудшилось. Тем самым ему причинили моральный вред, компенсировать каковой можно лишь путем взыскания с ответчиков кругленькой суммы (100 тысяч рублей, не считая «мелочей»).
Первое рассмотрение гражданского дела по иску Сокола прошло за один «присест». Судья Центрального райсуда Константин Кощеев, в отличие от большинства коллег, начал с самого начала — попросил указать в тексте публикации сведения, которые не соответствуют действительности (во–первых) и порочат (во–вторых)... Но представитель Сокола вела речь про какие–то многоточия (и иные знаки препинания), якобы несущие в себе порочащий смысл и заставляющие читателей думать, будто Сокол совершил нечто противозаконное. Хотя закон не предусматривает ответственности за тайные смыслы, намеки или знаки препинания — он регламентирует ответственность именно за сведения, не соответствующие действительности (сие понятие тоже растолковано).
Проиграв с первой попытки обозначенную тяжбу с треском, Сокол не унялся, как бы не понимая, что тем самым накликает на себя шквал статей, способных реально его уязвить, в отличие от той, безобидной, которая его якобы так «подкосила». Что в принципе иная газета иной раз рада сама заплатить иному г–ну тыщенок несколько, чтобы иметь его в героях публикаций о схватках с собой (вообще–то в непровинциях СМИ так себе рейтинги повышают да читателей заманивают).
Во всяком случае, кассационную жалобу он подал. И в облсуде его поняли. Коллегия по гражданским делам под председательством Тамары Шибановой отменила решение Кощеева, «загнув» в своем определении (дословно): «Что же касается содержания, стиля изложения статьи по данному эпизоду и помещенного рисунка, то оценивать их возможно только в совокупности, решая вопрос о том, порочит ли все это в целом честь, достоинство и деловую репутацию истца как одного из прокурорских работников». Эта краткая (как все талантливое) и простая (как все гениальное) фраза как бы означала, что в отдельно взятом Новосибирском облсуде принято делать что вздумается, трактовать законы России как хочется, да еще и указывать другим, как нужно рассматривать конкретный иск по конкретным статьям ГК РФ при новом рассмотрении.
Но при новом рассмотрении такое «пожелание» то ли не учли, то ли ситуация слишком круто изменилась... Ибо на момент нового рассмотрения г–н Сокол уже перестал быть прокурорским работником и даже успел пофигурировать в уголовном деле. А от реальной ответственности он на какое–то время «ускользнул» в связи с тем, что утратил общественную опасность. Несколько месяцев в суд по своему иску он не являлся. И найти его суд не мог (уж не от следствия ли скрывался?). А когда уголовное дело прекратили, он отыскался сам. И как ни в чем не бывало пришел снова требовать компенсации. И его новый представитель очень трогательно рассказывал про офицерскую честь Сокола (он из бывших военных) — как она чиста и ранима. Короче, очередное действие затеянного им фарса, в коем две инстанции не узрели неуважения к суду, окончилось новым поражением Сокола.

Виктор АНТРОПОВ