— Какова была программа вашей поездки?
— Эта поездка сложилась из двух этапов. Вначале я был в Кемнице, это бывший Карлмарксштадт. Там я несколько дней провел в городской многопрофильной больнице. И еще пять дней пробыл в Дортмунде. Там тоже посещал клиники.
— Ваши впечатления от немецкой медицины?
— Если говорить вообще об организации медицинской помощи, то мне не очень понравилось. Там страховая медицина. И то, что сегодня со страховой медициной делается у нас, это копия того, что делается там. Даже в чисто организационном плане. К примеру, у них оплачивают операции врачам, исходя из длительности операции и категории сложности. Казалось бы, все правильно. Но при таком подходе не оценивается работа врача, его квалификация. Хороший врач сделает операцию быстрее. А исходя из существующей системы, платить ему надо меньше. Значит, надо писать в операционном плане время максимальное, а не реальное. Иначе врач ничего за свою операцию не получит.
— Но что–то понравилось?
— Условия. Условия пребывания пациентов, условия работы персонала. В клинике, где я был, прекрасные операционно–перевязочные блоки. Там нет проблемы своевременной диагностики. К примеру, проводят пять операций. На них централизованно заготовлен полный набор инструментов. На каждую операцию отдельно, простерилизовано и запаковано. У нас ведь как: накидали на стол, и потом сестра с этого стола «тягает». Там в операционных антибактериальная среда. Окон на улицу в операционных нет. Стоят специальные кондиционеры для бактериальной очистки воздуха. Если это операционный блок, то там есть комната отдыха для оперирующих хирургов. Если наступает обеденное время, то старшая операционная сестра следит, чтобы врачи поели. Между операциями чай, кофе, бутерброды. Больные лежат в 2–3–местных палатах. Если кровать, то это кровать, она функциональная. Инструменты прекрасные. Хирург–травматолог работает медицинской дрелью, а я — шуруповертом, то есть дрелью бытовой. Стол операционный, который трансформируется в каталку. Больного не надо перекладывать. Это не может не понравиться. Хотя и у нас все это будет со временем.
— Ну–у! Когда это еще будет!?
— Я помню, лет 10–12 назад в Новосибирск на выставку медицинского оборудования привезли аппарат для УЗИ–диагностики. Мы, разинув рот, на него смотрели и завидовали. А сегодня в каждой поликлинике есть кабинет УЗИ–диагностики.
— Что–то вы взяли для себя из этой поездки в профессиональном плане?
— Если говорить о том, что касается непосредственно травматологии, то принципиально других подходов я там не увидел. Они работают по тем же технологиям, что и мы. Все мы работаем в системе ассоциации остеосинтеза. Поэтому операции травматологического профиля там те же самые. А объемы, которые они делают, на порядок ниже.
— Почему?
— Потому что Европа. У нас восемь месяцев в году гололед. А у них снег выпал — это ЧП. Десять сантиметров снега — все, машины встали. Дороги опять же. Они приспособлены к тому, чтобы по ним ездить. Если по автобану машины едут со скоростью 120 километров в час, то дорога на это и рассчитана. Конечно, там есть аварии, но их гораздо меньше.
Там практически нет уличного травматизма. Уровень жизни другой. Нет у них неосвещенных подъездов, неосвещенных улиц, темных дворов. Конечно, могут люди подвернуть ногу. Но случается у них это реже. Еще я обратил внимание на то, что там женщины на каблуках не ходят. Они ходят в удобной, устойчивой обуви. У нас же по голимому льду надевают шпильки — и вперед. Поэтому травматология наша всегда будет впереди, потому что травм у нас будет всегда больше. И опыта у нас всегда будет больше. Когда я сказал, что за год наше отделение сделало 3,5 тысячи операций, это вызвало недоумение и даже недоверие.
— Значит, нагрузки у наших врачей выше?
— Просто у них в основном плановые операции. У них большие операционные дни, но операции преимущественно плановые, ортопедические. Тех объемов неотложной помощи, которые мы выполняем, они просто не знают. А неотложная и плановая операция — это разные вещи. Там хирург приходит в восемь утра, у него уже есть операционный план. Полчаса на обход больных, и в операционную. До двух или до трех часов он оперирует. Но они не приучены к нашим нагрузкам и темпам работы именно в плане оказания экстренной, неотложной помощи.
Много занимаются протезированием. У них это рядовая операция, потому что средняя продолжительность жизни 77–78 лет. И у них нет как таковых травматологических отделений, есть ортопедические отделения. Занимаются и травмами, и последствиями травм, и ортопедией. Это уже требование общества. Уровень благосостояния государства. Они могут себе позволить эти операции обеспечивать материально. А с другой стороны, там пациентов соответствующего возраста, толерантных к этим операциям, на порядок больше, чем у нас. Поэтому там у них это проходящая операция. Ничего сверхъестественного в технологии нет. Все дело в стоимости операции. Стоимость такая же, как у нас: 3–4 тысячи евро стоит протез. Но меня это особо и не интересовало, потому что характер этой работы совсем другие требования предъявляет. А в отношении лечения переломов я бы сказал, что там те же технологии.
Кстати, они совсем не знают аппаратных технологий. Мне стали показывать на картинках аппарат Елизарова, а мне это неинтересно, я об этом знаю больше, чем они. Стержневые аппараты они тоже мало применяют, потому что это высокозатратная технология. Они используют современные технологии, но те, которые менее затратны. Сделали операцию, внедрили металлоконструкцию, зажила рана — и все. А аппарат требует постоянного ухода, и технология достаточно сложная. Ее нахрапом не возьмешь. Да потом, за две недели мало что увидишь. Я там серьезной травмы вообще не видел. Но и где ее получить можно, тоже с трудом представляю.
— Известно, что в нашей медицине масса проблем самого разного характера. На ваш взгляд, есть что–то похожее в Германии?
— У них тоже есть кадровая проблема. И тоже из–за зарплаты. Они считают, что зарплата у них невысокая. Работают они достаточно много. С 7 часов и до 17–18 каждый день. Нагрузка у врачей большая. Оперируют много. Зато до минимума сокращена документация. Хотя много документов, оформляющих юридическую сторону манипуляций. Ничего нельзя сделать с больным, не получив его согласия. Это все фиксируется. Хотя сами истории болезни очень кратко ведутся. Кратко отмечается динамика. Если нет динамики, то ничего не пишется, сестра только отмечает, что она делала.
Еще я обратил внимание, что у них выше общая квалификация. На любом уровне сидит квалифицированный врач. У нас если хирург оперирует в стационаре — это один уровень, в поликлинике — другой. Там уровень общий более высокий. И условия для работы. Клиника в Кемнице, где я был, оборудована... сверх меры. Там столько оборудования, что оно мешает работе. Я не знаю, из каких соображений, но в отделении реанимации на семь коек в каждой палате стоит газовый анализатор для биохимии крови.
— Юрий Иванович, запомнилось ли что–то помимо посещения клиник?
— Самое неизгладимое впечатление на меня произвел памятник Карлу Марксу в Кемнице. Ужас! Это издевательство над культурой вообще и над человеком конкретно. Памятник представляет собой голову, торчащую из земли, а высотой она 17 метров.
Сама Германия, если честно, не понравилась. Очень уж она однообразная. Едешь по автобану — поля, аккуратненькие домики под красными крышами. Тридцать минут — и город. Расстояния там совсем не наши. Я на автобусе съездил в Брюссель и Амстердам. На пароходике по каналам покатался.

Марина ЕСИКОВА