Блестящие примеры ухода из медицины в литературу нам известны. А тут врач взялся за кисти. Но, если быть точным, то рисовать Ольга начала еще до того, как стала врачом — в детстве, под руководством мамы–архитектора, под влиянием генов деда–художника. В отличие от большинства доморощенных художников, не вдарилась в примитивизм, не послала привет Пиросмани, а овладела техникой нефигуративной живописи, которая наиболее совпадает с ее ассоциативным мышлением, стремлением воплотить образы коллективного бессознательного.
«Они присущи каждому человеку: и африканскому аборигену, и нам с вами, — разъясняет Ольга. — Например, замочная скважина. За ней скрывается какая–то тайна. Сквозь один образ просвечивает другой». Ее образы — это яхта, стремительный бег которой резко изменил для путешественника привычный ракурс мира, лестница, убегающая от земли, повисшее крыло шахматной доски из «Защиты Лужина». Посредством странного сочетания нетрадиционного для живописи черного и желтого автор передает динамику лета, а в теплый монохром облекает ключевую серию «Янтарная комната». В ней контрабас Зюскинда свидетельствует, что не только хозяин с собакой похожи друг на друга, но инструмент становится отражением своего хозяина. Мятущийся, с искривленными струнами, он — душа бедного одинокого еврея, которого не так давно сыграл в моноспектакле «Контрабас» Константин Райкин.
«Не пишу рябинки–березки, — говорит автор. — В картине должен присутствовать законченный образ. Рожденный сильной эмоцией, он передаст ее зрителю». Оттого–то многие испытывают психотерапевтическое воздействие от ее полотен. И просят телефон. Не как у художника — как у психиатра. Но необычная, экспрессивная, завораживающая манера живописи, по логике вещей, должна сделать ей имя и в художественных кругах.