Выражение «влияние гнилого Запада» нынче приобрело несколько иной оттенок. Они там погрязли в благополучии, а до нас эхом доносится отрыжка цивилизации. Жизнь, оказывается, скучна, грязна, затягивает эта жизнь, но несколько иначе, чем доктора Астрова, который мучился, что больной умер под хлороформом. А вот Сара с Ральфом, наоборот, придушив господина Кольперта, обрели смысл жизни.
Сначала развлекаются с куриным яйцом — давят его своими лбами. Как забавно! Убить человека еще забавнее! Если гостей обычно зовут на ужин, то Сара и Ральф приглашают их на труп. В ожидании встречи с ним две сумасшедшие парочки самореализуются по полной программе. Доктор Фрейд бы порадовался, наблюдая дикую оргию с фобиями, комплексами и перверсиями под грохот «Раммштайна».
Беспрестанно мельтешащие кадры из известных фильмов вмонтированы в сознание и подсознание персонажей, как бесчисленные экраны — в стены их квартиры. Дебилизация общества посредством масскульта — факт свершившийся. Козак сообщил, что взял «тарантиновское направление в театре», осуществил «попытку проделать путешествие в мир киноштампов, показать, как они действуют на нашу подкорку». Но пошел гораздо дальше заявленной темы, исследуя проблему ущербной личности. Декорация из стекла и пластика, намекающая на операционную хирурга, совпадает с внутренним миром персонажей, у которых вырезано все живое. Реанимировать душу пытаются посредством игры с трупами. Ключом к пониманию мотивов убийства становится дерзкая и в то же время полная тоски реплика Сары: «Хотелось хоть что–нибудь ощутить, почувствовать, что мы люди».
Театр не выдает за норму отклонения от нее. Плюнуть и растереть. Чем Ральф и занимается, едва появившись на сцене. Только такого и заслуживает этот мир, который, между прочим, никто нам не навязывал, мы сами его сотворили.
Звездную пару — Ольгу Цинк и Илью Панькова — раскрыл Дмитрий Черняков, поставив с ними «Двойное непостоянство» (как и яркий дуэт Вячеслава Кимаева и Елены Ивакиной). Режиссеру не потребовалось современной пьесы, он «просто–напросто» посмотрел на старую под парадоксальным углом, превратив невинные шутки Мариво в жестокие игры нового времени. В том спектакле «дикари» Сильвия и Арлекин становились жертвами выхолощенного мира. В этом — ничтожества Сара и Ральф являются его продуктом.
В Москве уже смирились с тенденцией дегуманизации искусства, свыклись с откровениями Сары Кейн, полюбили изыски Кирилла Серебренникова. Малая сцена театра Пушкина, которым руководит Роман Козак, отдана под эксперименты. Правда, Гизельмана в Москве не познали, «Глобус» первый в России поставил его пьесу. В местном культурном контексте «Господин Кольперт» выглядит экстравагантным иностранцем. И все же не одинок. Помимо вышеупомянутого шедевра, творение Романа Козака отсылает к давнему краснофакельскому спектаклю Олега Рыбкина «Президентши» (пьеса австрийца Вернера Шваба), вызвавшему тогда культурный шок. Там тоже идет игра с киноштампами, особенно в финале, когда маргиналы вдруг преображаются на фоне сказки — черно–белые кадры старого красивого кино сопровождаются умиляющей мелодией Глена Миллера. Финал «Господина Кольперта» тоже потрясающе красив и пародийно сентиментален — облака, музыка, мечта. Но безжалостен. Очистившись убийством, две девушки и юноша, обыгрывая многоуровневую конструкцию, чуть ли не в поднебесье затевают дивный эротический танец — прекрасный и безобразный одновременно. И соскальзывают в аквариум с рыбками. С красивыми мертвыми рыбками.
В стилистике абсурдистского гротеска все пятеро актеров не просто органичны — они блистательны. Режиссеру и его команде удалось передать эстетические приметы времени, уловить его пульс. Вне этого новая драма — всего лишь аппендикс на теле русского театра. Но, очевидно, без этой пресловутой новой драмы невозможно дальнейшее развитие театрального искусства. А то ведь времена и нравы будто бы не меняются, три сестры все еще не знают, зачем они живут и страдают, несчастная падчерица продолжает верить небу в алмазах, на всякого мудреца до сих пор довольно простоты. Впору, ровно как тот жених, выскочить из окна и нестись сломя голову от версий и интерпретаций, предварительно сорвав с гардин выцветшие бабушкины шторки. «Отдохнуть бы. Отдохнуть», — как та неудавшаяся актриса, молят удавшиеся, но затертые пьесы. Может, Давид Гизельман, прошествовав аж по 17 странам циничной Европы, затем и явился к нам, чтобы Вий поднял веки? Как они устали от своего бюргерского благополучия, так и мы — от старого доброго театра, превратившегося в родную, но выцветшую шторку. Как для них актуально развлечься посредством скелета в шкафу — так для нас не помешает встряхнуться с помощью «Господина Кольперта».
В названии недавно изданной книги Марины Давыдовой «Конец театральной эпохи» многие усмотрели пессимизм. Зря. Все имеет свое начало и свой конец. Если кончается одна эпоха, значит, начинается другая. Давайте поаплодируем.

Яна КОЛЕСИНСКАЯ