Владлен Егорович был артистом, которого знали все, вне зависимости от своей причастности к театру. На рынке отказывались брать деньги за продукты, на улице норовили завязать беседу. Его прославил Яшка Алейников из «Вечного зова». Но Владлен Егорович выходил из себя, если его называли актером одной роли. Ведь он сыграл более чем в 60 спектаклях и в 33 фильмах, последним из которых стал «Гордый варяг», снятый молодым режиссером Александром Трофимкиным. Герой Бирюкова, старый шкипер, продолжает нести службу на корабле, которому отдана целая жизнь. Он сохраняет верность своему делу, как забытые и никому не нужные старые клоуны, братья Фрателлини, которые в спектакле Славы Полунина каждый вечер надевают цирковые костюмы и разыгрывают представление для самих себя.
У Владлена Бирюкова сложилось иначе. Ему не нужно было представление для себя. Зрители его не забывали. Но последние два года он не выходил на сцену. И не только потому, что чувствовал себя все хуже и хуже. Несогласие с трактовкой роли и с самой ролью стало выливаться в тревожные сомнения относительно себя. С собой он вседа разбирался наедине, а с миром — публично и не на «вы». Слухи и басни о его характере давно вышли далеко за пределы театра. Бунтарь по природе, он всегда был «неудобным артистом», упорно гнул против течения, против «не тех» режиссеров и «не тех» обстоятельств, не заботясь об этикете. Возмущаясь, что когда–то ему не давали ролей, заявлял, что «не упадет ни перед кем на колени». Или сам отказывался от работы — то в «Талантах и поклонниках», то в «Плейбое — гордости Запада», что в последних факельских постановках. Выражая свое отношение к происходящему, устраивал свой спектакль. Например, усугубил конфликт между приезжим режиссером и труппой: на примерку костюмов спектакля «Летят журавли» явился под мухой, поязвил над режиссером, глумливо натянул ему на голову шляпу — чтобы враз развязаться и с ним, и с жалкой постановкой. «Журавли» слетели со сцены после нескольких показов.
8 марта 2002 года, в день своего шестидесятилетия, он вышел на сцену как бенефициант. Вечер назвал «Хочу взять у себя интервью». А, может, ждал такого интервью от зрителя. Ждал умных, компетентных вопросов, доверительного диалога, понимания своих выкрутасов и заморочек, за которыми — внутренняя боль, ненависть к театральной рутине, презрение к компромиссу, призыв прямо смотреть друг другу в глаза. Наверное, он хотел найти способ, который помог бы ему, не опуская планки, повернуть ее иначе и чаще выходить на сцену. Городничий в «Ревизоре» и Чебутыкин в «Трех сестрах» — вот все, что у него осталось. Вскоре и они ушли вместе со спектаклями. Бенефис стал намеком на прощание.
И «Заслуженного», и «Народного» он получил гораздо позже, чем мог бы на его месте покладистый артист, хотя наградами и признанием обделен не был. Но если бы кто–то другой вздумал вести себя «по–бирюковски», то выглядел бы нелепо и в театре не задержался. Явиться на репетицию с большого бодуна, покинуть сбор труппы посредством хлопанья дверью, публично заявить, кто есть кто, могла себе позволить лишь неординарная личность. Бирюков всю жизнь доказывал, что актер не есть самая зависимая профессия. С ним считались — как с любимцем публики, культовой фигурой, живой легендой. Но однажды — один–единственный раз — был уволен. После того как тридцать лет и три года проработал в «Красном факеле». Руководство театра решило избавить труппу от балласта, с почетом проводить уважаемых мастеров на пенсию. Департамент культуры это решение отменил. Но с того момента что–то окончательно надломилось в судьбе Владлена Бирюкова. После чего он так и не вышел на сцену.
Однажды на вопрос, как дела, он выдал свой очередной эскпромт: «Снежинки на лице пока тают!» Казалось, был готов сопротивляться до конца. Но не дожил до следующей зимы.

Яна КОЛЕСИНСКАЯ