Писатель Юрий Магалиф и директор «Старого города» Анна Терешкова

Самым первым, еще в 2003 году, был написан портрет Николая Грицюка. Его ученик Михаил Омбыш–Кузнецов рассказывает, что в молодости ходил за учителем с этюдником, ловил каждый его жест, каждое слово. Но тогда писать его портрет не осмелился.
А теперь в «Старом городе» разместилось три десятка картин. И все они сделаны уже после ухода из жизни тех людей, кто работал на процветание Новосибирска. Со многими из них живописцы даже не были знакомы. Они выступили настоящими исследователями, вели архивную работу, собирали сведения по крупицам. «А кто это?» — растерялся Вадим Иванкин, получив предложение написать портрет Глеба Ванага. А это — первый директор авиационного завода имени Чкалова. Художник погрузился в архивы заводского музея, но несколько страниц официальной биографии и черно–белые расплывшиеся фотографии мало что говорили об этом человеке. Пришлось расспрашивать людей, додумывать далекий образ, мысленно переносясь в прошлый век. Художники сходятся в том, что важно не упустить время, идти за историей по пятам. «Нужно писать героев живыми, они будут давать тебе импульс к творчеству, к пониманию образа», — считает Наталья Толпекина, имеющая мощный опыт портретиста. И, возможно, следующий этап проекта и будет строиться по этому принципу.
Наталья Толпекина, Михаил Омбыш–Кузнецов, Александр Шуриц и Сергей Мосиенко стояли у истоков мемориального проекта, теперь к ним присоединился Вадим Иванкин. У него состоялся дебют в жанре портрета. «До этого красил автопортреты. Это легче, себя можно обезобразить, подпустить экспрессии, — иронизирует он. — А в парадном портрете существует некая заданность». Но полотна получились далеко не «парадными». Написанные каждое в индивидуальной авторской манере, они дышат жизнью, настроением, воссоздают среду, в которой жил и творил человек. От них веет прошлым, которое уходит все дальше и дальше.
Автор одного из самых выразительных полотен Александр Шуриц написал Юрия Магалифа как человека одной с ним крови, будто бы их не разделяют десятилетия. Шуриц когда–то иллюстрировал его книги, но даже не подозревал, что чтец–декламатор по образованию, писатель и поэт по велению души, любимый детьми сказочник занимался родственным с ним делом — иногда писал пейзажи, на которые невольно и намекнул художник. Выписанные Шурицем деревья во дворе дома завораживают, темные ветви словно скрывают мрачную истину, о которой размышляет человек с умными глазами. Он устало сложил руки на казенном зеленом сукне: веселая сказка об обезьянке Жаконе уже рождена. На столе лежит маленькая, как блокнотик, невзрачная книжечка с корявыми буковками заголовка, и карандашик, которым было записано столько добрых слов. Тепло и от тех слов, и от красок, с помощью которых ожила на портрете эта светлая личность.
Яна Колесинская